– Ах, мне бы только вырваться из этой совдушиловки! И я расправлю напоследок свои парусиновые крылья.

Нелепый и трогательный толстячок шутливо расправил мятые полы летнего пиджака, приподняв руки.

Морячок внёс девочку с колокольчиком по ступенькам школы, нырнул в широкий дверной проём. Звон колокольчика жалобно тренькнул и затих под старыми разлапистыми платанами, окружающими двор школы.

Вместе с толпой школьников, обеспокоенная странными и загадочными явлениями в этот день, Руся втиснулась в дверной проём вместе с галдящими детьми. Вытягивая шею, она некоторое время видела плывущую над головами маленькую девочку с белым бантом, с колокольчиком в руке.

Грустные Ромашин и Блюменкранц сидели на лавочке в школьном сквере.

– Руся выйдет, щёлкнешь нас вместе, – попросил Ромашин.

– Попросим кого-нибудь, чтобы нас троих. На память.

Они не заметили, как из распахнутого бокового окна школы лихо выпрыгнул во двор морячок, нахлобучил бескозырку на затылок, торопливо зашагал прочь, будто находился в «самоволке» и опаздывал на корабль.

Минуту спустя, на крыльцо школы выбежала Руся, заметила на дальней скамейке отца и доктора.

– Эй, родственники печального образа! – крикнула она. – Морячок, такой симпатичный блондинчик тут не пробегал? – крикнула она.

– Нет. Беглых морячков не заметили, – ответил Ромашин.

– Как приятно, – прошептал впечатлительный Блюменкранц. – Девочка назвала меня родственником!

Руся сбежала с крыльца, подошла ближе к отцу и доктору.

– С праздником, – тихо сказал Блюменкранц.

– Чужой праздник! – отрезала Руся.

– Милая Русичка, как же ты прекрасна в школьной форме и белом фартучке, как юная фея из книги Знаний! Тоже, кстати сказать, замечательная придумка твоего папы: Фея из книги Знаний! – искренне восхитился Блюменкранц.

Руся озабоченно оттянула края короткого платьица, прикрывая загорелые коленки стройных ножек, распустила нелепые, алые бантики на хвостиках волос, мотнула головой, расправляя густые светлые локоны по плечам.

– Школьница-переросток, – пошутила она. – Меня будто оставили на второй год. Всё чужое и все чужие. Мои друзья разъехались по стране. Ах, как грустно! Моя любимая форма стала мне мала. Превращаюсь в старую, ворчливую тётку!

Руся оттянула на юношеской груди лямки фартука и смутилась. Чтобы скрыть свое смущение, которое заметили отец и доктор, заявила:

– Даже Василиса Пал-лна не знает, откуда взялся морячок! Просто пришёл.

– Это он первоклашку с колокольчиком на плече нёс? – спросил Блюменкранц.

– Вы его всё же заметили? – удивилась Руся.

– Не просто заметили. Твой папа сфотографировал его. Видный парень, – улыбнулся Блюменкранц. – Эдакий морской волчок-боровичок.

– Причём тут видный?! – разозлилась Руся. – Этот блондинчик мне голову морочит весь день!

– Блондинчик? – уточнил Ромашин.

– Морячок.

– Чем же он морочит?

Руся понимая, что скажет глупость, неуверенно призналась:

– Ну, хотя бы тем, что утром… он утонул. Утопился… А сейчас, получается… воскрес.

Ромашин и Блюменкранц с недоумением переглянулись. Руся с раздражением отмахнулась и убежала со школьного двора.

– Странные фантазии у девочки, – проворчал Блюменкранц. – Ей морочит голову морячок, который утром утонул. И даже утопился! Прэлэсно!

Ромашин грустно улыбнулся.

– Пойдём, мой друг – печальный Блюм, попрощаешься с городом нашей зрелости.

– Анекдот, Витя, вспомнился из нашего одесского прошлого, про наш город детства. Можно?

– Валяй, Блюм, теперь тебе всё можно… но осторожно и только при друзьях.

– Само собой. Так вот. Что самое хорошее, когда стоишь один на пляже у моря ранним утром?

– Что?!