Над пропастью любви. киноповесть Сергей Е.Динов

Дизайнер обложки М.З.Серб

Редактор Ирина Бгажнокова

© Сергей Е.ДИНОВ, 2025

© М.З.Серб, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0065-9373-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Порт Одессы. 1944 год. В ложе крутого побережья с восходящей к серому небу и памятнику Дюку щербатой гребёнкой знаменитой потемкинской лестницы красавица Одесса была обезображена чёрными зубьями погребенных войной зданий.

Весёлые, возбужденные радостью люди праздновали в порту освобождение города от фашистов. В блёклом, тряпичном кругу замерли счастливые, выжившие гражданские в телогрейках и поношенных пальто. Более оживленно вели себя в серо-чёрных шинелях солдаты, в чёрных бушлатах матросы и младшие офицеры. Под гармошку лихо, вприсядку отплясывал, светлоголовый, юный морячок в синей, рабочей робе, размахивал бескозыркой с ленточками. Чуть поодаль, в другом кругу, более сдержанном, чёрном кругу морских кителей и больших звёзд на погонах, офицеры танцевали танго в парах с одесситками и приезжими, женщинами в нарядных, цветастых, ситцевых и шифоновых платьях. Потёртые кроличьи, каракулевые женские шубки, старенькие пальто были аккуратно сложены на рядок стульев, принесенных из ближайших, полуразрушенных домов. Апрель был не самым тёплым. С моря сквозило влажным, прохладным ветром. Танцующие офицеры пытались прикрывать своими телами нарядных женщин от ветра, не позволяли себе прижимать их с плохо скрываемыми чувствами мужчин, истосковавшихся по любви.

Скрипуче звучала музыка из старого ящика патефона, стоящего на табурете. Трогательный тенор Павла Михайлова завораживал танцующие пары, возвращал их воспоминаниями в довоенные времена.

– Утомлённое солнце

Нежно с морем прощалось,

В этот час ты призналась,

Что нет любви, – не к общему праздничному настроению собравшихся звучали слова известной песни.

В те дни у заведующего патефоном, пожилого грека Димитриоса – инвалида с одной ногой, других пластинок не сохранилось. Одессит по рождению, среди своих – просто Дима, с прозвищем Колотушка, из-за грубой палки с ремнями вместо правой голени, притоптывал в такт музыке, хрипло подпевая известному всей Одессе тенору:

– Мне немного взгрустнулось

Без тоски, без печали.

В этот час прозвучали

Слова твои.

Расстаёмся, я не стану злиться,

Виноваты в этом я и ты…

На ленивых перекатах свинцовых волн Чёрного моря, распуская по бортам плавные крылья пенных завихрений, торпедный катер типа «Г-5», за номером 072, на малом ходу возвращался с задания, расстреляв весь боезапас. Сбросив обе торпеды, одной значительно повредив немецкий транспортник, отплывающих восвояси фашистов. Настроение у команды было праздничное. Бравый старшина, в бушлате нараспашку форсил перед командой в семь человек, исключая рулевого, на спор и на время лихо отбивал на носу катера чечёточку. «Торпедник» напоминал сигару без леерных ограждений с покатой палубой. Лихая чечётка старшины первой статьи Федотова, орденоносца и смельчака, даже на малом ходу, была рисковой. При накате волны на палубу перед рубкой, Федотов мог запросто соскользнуть в воду, если бы не успел зацепиться рукой за турельный пулемёт ДШК. Утонуть – не утонет, даже в бушлате, морских клёшах и ботинках, но нагоняй от капитана получил бы с нарядами вне очереди. Надводный флот фашиста отогнали не только от Одессы, родного города капитана, но и, по верным сведениям, загнали в Констанцу.

Капитан Ромашин свинтил со своего кителя, принялся прикручивать молоденькому, кучерявому морячку на бушлат орден «Красной звезды».

– Вечером идешь на танцы, – заявил капитан юнцу.

Морячок поморщился, покраснел, как девушка на выданье, возразил смущённо:

– А комендатура проверит? Это лишнее. Зачем?

– Для форсу! – пояснил капитан, прихлопнул ладонью по ордену и груди морячка. – Моряк без форсу, что катер без торпед! Находишь приятную во всех отношениях девушку лет восемнадцати, знакомишься, влюбляешься. Раз и – навсегда! Эт-то пр-риказ! Как понял?!

В это же время в чёрном чреве немецкой подводной лодки U-15 перед колонкой перископа напряжённо стоял старший помощник капитана, опытный моряк, одутловатый, бледный, скептически посматривал на капитана, белобрысого юнца, по сравнению с ним. Старпом, родом из Австрии, дважды был ранен, контужен при надводных атаках на английский конвой. Он был твёрдо убеждён, Вторая мировая война для Германии проиграна.

– Это бессмысленно, Генрих, – пробормотал старший помощник.

Не отрываясь от окуляра перископа, капитан подлодки решительно отдал приказ:

– Товсь!.. Пуск! Опустить перископ! Срочное погружение!..

Торпедный катер шёл параллельным подлодке курсом. Кучерявый морячок первым заметил малоприметный бурунчик перископного следа.

– По правому борту – подлодка! – срывая голос, крикнул он.

Старшина торпедного катера резко застыл, заметил перископный след, затем пузырьковый след торпеды.

– Полундра-а-а! – заорал старшина. – Торпеда по правому борту!

Пузырьковое веретено торпеды было направлено острием на порт, в толпу гуляющего люда.

– Эх, зараза, пустые идём! – с отчаяньем крикнул пулемётчик.

– Всем по местам стоять! – рявкнул капитан Ромашин. – Самый полный вперед! Право руля! Перехват! – сорвав от волнения голос, хрипло добавил:

– Команде покинуть судно!

Команда замерла. Никто не двинулся с места.

– Всем за борт! – гаркнул капитан, оглядел команду… неожиданно встряхнул за грудки морячка, крикнул ему в лицо:

– Приказываю – жить. За всех нас!

Морячок сдёрнул бескозырку, смахнул рукавом пот со лба, отчаянно помотал кучеряшками волос, не соглашаясь.

– Приказы не обсуждаются! Выполнять! – крикнул капитан Ромашин и резко вытолкнул морячка из пустой ложи для торпед за борт. Морячок исчез в пенных волнах за кормой.

Торпедный катер приподнялся на мощной кипени бурунов от взревевших двигателей, с крутым разворотом, устремился на перехват торпеды. Команда катера принялась очередями стрелять в торпеду из личного оружия, автоматов ППШ, пулемета ДШК, расходуя последние патронные ленты, пытаясь попасть в смертоносную сигару, несущуюся под самой поверхностью воды.

Когда катер перекрыл бортом курс немецкой торпеды, капитан Ромашин гаркнул:

– Стоп машина!

Катер грузно осел, погрузился в чёрную воду, укутавшись до рубки седой пеной волны. Торпеда вонзилась в покатый борт катера. В серое небо всплеснулся столб воды. Глухо прогремел мощный взрыв.

Люди в порту обернулись на звук взрыва, увидели водяное дерево, мгновенно выросшее из глубины свинцовых волн.

– Не уж то катер Ромашина подорвался? – прохрипел капитан третьего ранга, отчаянно взмахнул пустым рукавом чёрной шинели, указывая в сторону акватории порта.

– На мину нарвались, – предположил капитан первого ранга, опираясь подмышкой на костыль.

Они не танцевали. Один энергично размахивал в ходе разговора пустым рукавом чёрной шинели, где пряталась культя правой руки, ампутированной выше локтя, словно семафорил товарищу. Другой вяло жестикулировал, приподнимая самодельный костыль с тряпичной обмоткой под мышку.

– Похоже на мину, – согласился сам с собой каперанг.

Оба сняли фуражки, один левой рукой, другой – правой.

На чёрную, «стеклянную» поверхность моря опадали после взрыва седые потоки воды.

Люди на пирсе замерли. Гармошка стихла. Музыка и танцы прервались.

– На мине!.. Точно на мине подорвались, – предположил седовласый мичман, коренастый, кряжистый мужик. Широко расставив ноги, он прочно стоял на причальной стенке, будто на палубе корабля при шторме.

– Как думаешь, из наших? – спросил лейтенант с белой повязкой, забинтованной левой руки.

– Не ж то наши? – печально предположил мичман.

– Надо бы уточнить…

– Есть уточнить, – проворчал мичман, нехотя побрел к развалинам здания порта.

Люди на пирсе остались стоять неподвижно, вспомнив, что война откатила не так уж и далеко от Одессы. Продолжал играть патефон, пока не взвизгнула игла, оборвав танго. Грек Дима-Колотушка бережно прикрыл чёрную крышку патефона.

Ранним утром свинцовые волны величаво перекатывались пологими валами. На лавочке травянистого обрамления песчаного пляжа уже долгое время сидела девушка с яркими рыжими волосами. Она выпрямила спину, приосанилась, когда метрах в тридцати в море, без всплеска, появилась из воды светловолосая голова морячка. Медленно всплыла, как буек, затем из-под воды показался сам морячок в синем рабочем комбинезоне, не вынырнул, но, будто воин из сказки, возник из волн. Он приветственно помахал рукой в сторону берега, лихо напялил на голову мокрую бескозырку, тяжело вышагивая, преодолевая сопротивление воды, направился к берегу, где ожидала его рыжеволосая.

Ялта. 1986 год. Три широких, составных окна в просторной гостиной частного дома засинились к рассвету. На плотных полотнах жёлтых штор исчезли кресты рам. За высоким дощатым забором в переулке погас неоновый фонарь, затаив до вечера в стеклянной колбе мертвенную стылость. Шум прибоя усиливался, будто море просыпалось, вздыхало, потягивалось, зевало.

В доме, над круглым столом низко свисала лампа в старомодном, проволочном, оранжевом абажуре. В желтом пятне света на зеленом сукне стола были раскинуты игральные карты, на расчерченном листке – запись партий, набранных очков, выигрышей, проигрышей игроков. В утренних сумерках лица преферансистов были едва различимы. За столом – четверо. Военный китель с тремя звёздами на погонах капитана первого ранга, небрежно накинутый на спинку стула, обозначал одного из игроков – офицера ВМФ в отставке Николаенко. Сам каперанг был плотным мужчиной чуть более пятидесяти лет. С морщинистым, выразительным лицом истинного морского волка, но выразительность лица нарушалась крупным носом-бульбой в легких оспяных кратерах. Трое других игроков из гражданского населения курортной Ялты. Доктор Блюменкранц, вялый, рыхлотелый, лысеющий с макушки, из-за круглых очков напоминающий бухгалтера заштатной конторы по перепродаже рыбы. Подтянутый и модный – ювелир Римантас, чьи тонкие холёные пальцы в перстнях ловко перебирали веер карт, и выдавали в нём заядлого преферансиста. Ювелир был строен, с восковой кожей на щеках ухоженного аристократа, которому, с времен революции, было не по пути с пролетариатом. Римантас сидел за игровым столом, выпрямив спину, выглядел усталым, но держал вид надменный, с презрительным прищуром глаз, говорящим о материальном превосходстве над другими игроками. Четвертый – хозяин квартиры Ромашин Виктор Николаевич, сорока пяти лет, писатель, редактор газеты и философ местного значения. Он был вполне себе красавцем-мужчиной, в расцвете физических сил. Богатая, русая шевелюра делала его похожим на Есенина. Ромашин намеренно носил пробор на обе стороны лба, явно подражая внешности поэта.