– Раскинулось море широко и волны бушуют вдали…

Встревоженная и обеспокоенная странным исчезновением парня, Руся подошла к рыжеволосой, указала в сторону моря и резко спросила:

– Куда он подевался?!

Рыжеволосая оценивающе осмотрела спортивную, молоденькую девочку.

– Кто? – спросила она насмешливо.

– Морячок! Он… Он утопился?!

Незнакомка презрительно фыркнула, поднялась с лавочки, направилась в сторону пансионата. Руся некоторое время стояла в недоумении, затем не выдержала и прокричала вслед:

– Эй! Стой! Как же морячок?! Куда он подевался?!

Рыжеволосая раздражённо отмахнулась, ускорила шаги, исчезла за постройками для хранения пляжного инвентаря.

Руся бегом вернулась к пирсу.

Она долго стояла на краю деревянного настила, всматриваясь в прозрачные зеленоватые волны в золотых бликах отраженных солнечных лучиков. Затем легла на край протёртых досок настила, пытаясь заглянуть под пирс в надежде увидеть хоть какие-то признаки исчезнувшего моряка. Не обнаружив никаких следов, обескураженная Руся уселась на прохладных досках, обняла колени и тихо возмутилась:

– Бред какой-то! Я схожу с ума?! Он утонул?

Взбудораженная странным происшествием на море, Руся в спортивном костюмчике вошла на кухню, где её отец и заспанный доктор Блюменкранц пили кофе. Со страдальческим видом изгоя, доктор всматривался в блёклый экран чёрно-белого телевизора. Транслировали концерт симфонической музыки, но звук телевизора был отключён.

– Мир на грани катастрофы, но все молчат, – тихо возмутился Блюменкранц. – Молчат. Как это грустно, Виктор! Как это ужасно! Неполадки в реакторе?! Глупость какая! Там был взрыв! Ужасающий взрыв! А это значит, радиацию разнесло на тысячи километров, тысячи и тысячи людей облучены и обречены на медленную смерть. Это же Хиросима, Витя…

Ромашин, с покрасневшими от недосыпа глазами, вяло просматривал разложенные на краю стола листы с отпечатанным текстом.

– Па! Опять всю ночь в карты дулись?! – громким голосом хозяйки спросила Руся.

От неожиданного возгласа и появления девочки Блюменкранц вздрогнул, колыхнулся рыхлым телом, обжёгся кофе, расплескав напиток на листы. На белых листах расползлись ржавые пятна. Ромашин охнул, пытаясь спасти текст, принялся судорожно трясти листами над полом.

– И вам доброе утро, милое дитя! – ответил Блюменкранц девочке, извиняющимся тоном обратился к другу:

– Прости-прости, Витя! Виноват! Это очень важно? Из редакции? Правки?!

– Корректура, – дрожащим от волнения голосом ответил Ромашин. – Передовица и статьи Либермана! Сдавать сегодня. Эх, Блюм, подсиропил…

Блюменкранц попытался суетливо затереть пятна от кофе мятым носовым платком. Ромашин решительно отодвинул пачку листов в сторону. Руся вынула из холодильника запотевшую бутылку с клюквенным морсом.

– Ужас! Представляете, парень утопился! – доложила она. – Прям на моих глазах. Может, несчастная любовь?

– Таки утопился? – иронично спросил Блюменкранц. – В море?

– Нет, в Большом фонтане!1 – проворчала Руся, отпивая из бутылки холодный морс, не обращая внимания на укоризненный взгляд отца.

– Не торопись, пей осторожнее, горлышко застудишь, – попросил Ромашин.

– Русичка, не надо бегать так близко у моря. В воде губительная радиация, – мягко и осторожно пояснил Блюменкранц. – Авария случилась в конце апреля. К августу всё только ухудшилось. Реактор не могут ни засыпать свинцом и песком, ни залить бетоном. Радиация, как чума, расползается по всей Украине, Белоруссии… Я знаю. Мне умные люди сказали. Вы же видите, в это лето отдыхающие совсем не приехали! Знакомые говорят, у нас в Одессе летом всё вымерло. Многие уезжают в другие края. Пляжи Аркадии, Ланжерона пусты. Когда такое было? Только в войну. И теперь вот – радиация повсюду…