– Да, спрашивала. А еще раз спрашиваю, потому что поверить не могу. Как можно вот так легко и просто бросить свою родину и уехать, куда глаза глядят, – недоумевала старушка.

– Не права ты, мам, не права. Мы выбирали село, ты ведь знаешь. Мы не поехали наобум, – Антип старался поддержать разговор, чтобы успокоить родительницу.

– Это все твоя Нина виновата. Сначала околдовала тебя, потом быстренько родила, а затем увезла с глаз моих подальше, – Евдокия была настолько возмущена, что даже села на кровать, чтобы продолжить речь.

– Мам, не вставай, спи давай, я сильно устал, – только и смог ответить Антип.

– Коварная она у тебя, очень коварная, – продолжала свою мысль старушка.

– Хорошая она, очень хорошая, – не согласился с ней сын, искренне любящий жену и детей.

– У меня сердце не на месте, сынок. Прям выпрыгнет сейчас или остановится, – снова легла Евдокия.

– Почему?

– Предчувствие у меня плохое, – почти шепотом произнесла она. – Как будто вижу я тебя в последний раз.

– Не говори ерунды. Ну что придумываешь? – удивился Антип. – Уснуть тебе срочно надо, тогда и мысли всякие плохие в голову лезть не будут.

– Видимо на роду у нас написано без мужицкой помощи да поддержки жить, – старушка начала тихонько плакать.

– Ты чего так расстроилась-то? – мужчина тут же встал, подошел к матери и сел у ее кровати. – Нельзя такие слова говорить, знаешь ведь.

– Знаю, сынок, знаю, – всхлипывая и вытирая слезы проговорила Евдокия, – но ничего не могу с собой поделать.

– Я же рядом, все хорошо. Вот весна придет, я снова к тебе приеду. Будем с тобой снег раскидывать, чтобы быстрее растаял, – пытался успокоить ее Антип, напрочь забыв о сне.

– А ты можешь остаться еще на денек? – с надеждой спросила расстроенная мать.

– Нет, никак. Мне лошадь с санями на работу вернуть надо. Не мое ж это добро-то, совхозное.

– Что верно, то верно, Антипушка. Правильно ты говоришь. Какой председатель у тебя хороший, раз отпустил тебя в такой путь.

– Ладно, мама, давай спать. Устал я очень.

– Давай, сынок, давай.

Антип вернулся на свою кровать и заснул в то же мгновение, в которое его голова коснулась подушки. Не помнил он, когда в последний раз был таким вымотанным. Поутру, только солнце встало, мужчина почувствовал приятный запах свежеприготовленных оладушек. Тут же ему вспомнилось детство – домик, который находился близко к Озеркам, отец, уходящий на фронт, и радостные сестры, совсем не подозревающие о том, что видят кормильца в последний раз. Туго им пришлось в то время. Еды толком не было. Мать сажала много подсолнухов, собирала семечки, сушила. И, отправляя в школу детей, давала каждому по стакану семян. Этим они и питались до вечера. По весне вместо картофеля сажали его кожуру. Часто ели крапивный суп. Все лето запасались ягодами, грибами и всем тем, что найдут. Не хотел Антип такой тяжелой участи для своей семьи. Считал, что мужчина на то он и мужчина, чтобы находиться рядом и быть опорой. Уплетая оладушки и запивая вкусным чаем с малиновыми и смородиновыми листьями, которые мать заблаговременно засушила еще летом, Антип с умилением вспоминал своих детей и рассказывал Евдокии об их успехах и шкодничестве. Старушка внимательно слушала и улыбалась.

Дочистив двор, Антип запряг лошадь и тронулся в обратный путь. С собой мать отправила ему много съестного – заготовки, сушеные ягоды и яблоки, два десятка яиц. Семьянину не терпелось оказаться на пороге родной квартирки. Небольшой, но уютной и теплой. А первое, что хотел спросить он у Василия Борисовича, как вернется, так это о расширении. Ведь глава обещал, что с пополнением и жилье у них станет больше. Живо и красочно представлял он себе, как все его семейство переезжает в просторную трехкомнатную квартиру. С такими мечтами Антип и не заметил, как почти добрался до Такеева. Оставалось миновать озеро да кладбище. Из-за огромных сугробов он не сразу заметил пятерых мужчин, для чего-то стоящих на обочине. Подъехав к ним и разглядев поближе, Антип понял, что они не местные.