А потом созревал урожай, и быстро-быстро надо было все собрать и заготовить: корзины пестрили плодами и ягодами. Их раскладывали на столе в кухне, на простынях в комнатах, и женщины целыми днями что-то резали, перебирали, мыли, варили. Резкие запахи переполняли дом. Расстояние, пройденное вверх и вниз по лестнице, ведущей на чердак, можно было сравнить с недельными прогулками в горы.

– Ну что ты как неживая? – прикрикивала Мария. – Что опять начинается? Куда ты собралась, лодырь? Ну иди, если нет совести, – и Виктория, пунцовая, продолжала работать. Вечером, когда она закрывала глаза, голова плыла, а рука повторяла монотонное движение дня.

Виктория помнила строгое стремление матери к чистоте и порядку. Но как будто этого было мало: с каким-то упрямством Мария вытряхивала белье, грела воду, вокруг были лужи из мыльной пены… А Виктория ждала простого внимания к себе. Но в редкие свободные дни Мария часто мучилась головными болями или была замкнуто-задумчива и молчала.

Виктория, заменяя общение, часто просто подолгу смотрела на лицо матери. И оно ей казалось прекрасным, было ли его выражение серьезное, грустное или печальное.

– Просыпайся, – тихо сказал отец. Он легко приподнял голову дочери, достал из-под нее подушку и, перевернув, снова подложил на место. Обратная сторона приятно охладила щеку и висок. Виктория провалилась в момент и полежала в этом блаженстве еще пару мгновений. Потом открыла глаза. В комнате было еще очень темно. Она встала и прошла на кухню, где Джузеппе уже собирал необходимое для рынка.

– Хорошо спала?

– Ага, – утвердительно и негромко хмыкнула Виктория, запивая холодным молоком свой завтрак.

Она наблюдала за ним; невероятно, как он быстро сметал громоздившиеся на столе продукты в несколько корзин. На отце был его неизменный торговый летний наряд: рубашка с коротким рукавом и брюки на ремне. Все было почти готово.

– Не спеши, но поторапливайся, – подмигнул он ей, и Виктория улыбнулась. Она в секунду выскочила из-за стола, прокралась в комнату и сняла с двери повешенное накануне вечером платье. Надев его через голову, Виктория расправила складки, затянула пояс. У раковины заплела волосы и надела косынку. Джузеппе уже вышел из кухни. Он оставил одну из корзин на столе, ее и прихватила Виктория, выходя из тихого дома.

Необычно было просыпаться раньше всех. Ей очень нравилось ощущение момента и его скользящая тайна, когда дом еще спал, а она – нет. Виктория открыла дверь и вышла во двор. Утро негромко скрипело ветвями и шелестело листвой: готовилось к новому дню. Было прохладно. Джузеппе прилаживал к велосипедной раме приготовленный скарб. На крыльце стояли остальные корзины. Виктория подавала их одну за другой, держа поочередно в руках и слегка покачивая. Она смотрела на нечеткий силуэт большой пихты, которая спряталась, казалось, за матовым стеклом.

Джузеппе в последний раз дернул за ремни, проверяя прочность крепления, и махнул за спину рукой, что означало: можно ехать, садись. Виктория устроилась сзади и поставила между собой и отцом сверток с обедом.

– Удобно? – поинтересовался отец. – Тогда поехали!

– Поехали! – весело отозвалась девочка.

Они вывернули со двора на белую дорогу, и велосипед, балансируя вначале, выровнялся и начал удаляться прочь от дома.

Виктория подпрыгивала на небольших кочках. Они свернули на объездную улицу. Мимо в тумане стали проплывать каменные кладки, деревья, высокая трава. Виктория посмотрела рассеянно на фасад зала собраний. В последнее время она часто бывала там, стоя в толпе, отчего зал собраний вызывал чувство тревоги. Взрослые кричали и шумели, а дети должны были вести себя смирно. Испуганные, они стояли рядом с родителями. К утомительному гулу примешивался кислый запах пота и душный дым табака. Собрания тянулись долго и тревожили ее.