Тогда получается, что стремление стать счастливым – это попытка обрести спокойствие в том смысле, как каждый лично понимает это слово?

Первое, что помнит Виктория, но родители считают выдумкой, – это мамина уборка. Ей не больше двух лет, как утверждали родители, но она видит так четко, как проснулась; вокруг было очень светло, наверное, это был ее дневной отдых, слезла с огромной кровати и побежала прочь из комнаты. Тогда с ощущением радости и веселого возбуждения она шла искать маму. По красноватой плитке в трещинах передвигались маленькие ножки. И вдруг она увидела ее в огромном сине-фиолетовом летнем платье на белых пуговицах с тряпкой в руках. Она мыла пол. Здесь картинка обрывается. Продолжения нет, как отсутствуют и звуки в нем. Но сознание заполняет пустоту резким вопросом, и рябь идет от несоответствия испытанных Викторией ощущений, когда она вновь переживает этот момент: "Куда ты идешь?".

И еще Виктория помнит ночь или поздний вечер. И темная комната, в которой она лежит и смотрит на далекий отблеск света из другой части дома. И как она заплакала, чтобы только пропала эта огромная пугающая пустота.

А потом из другого, более позднего времени большие по числу воспоминания начинают наползать друг на друга, перемешиваясь. Мелькают разные эпизоды из детства в голове, превращаясь в расширяющийся и падающий плотный каскад.

Брызги, отражающие старшего брата, отца, мать, случайные события, поразившие воображение. Память Виктории сверкает и переливается, складывая картинку за картинкой, словно калейдоскоп.

Вот она бежит по пыльной летней улице. И вдруг возвращающиеся в деревню с дневного выпаса коровы напугали ее, когда, сами обеспокоенные чем-то, они одной большой вздрагивающей волной начали сдвигаться и наступать на дорогу, где была маленькая девочка.

А еще помнит, как брат с отцом соорудили небольшую тележку. Откуда-то они принесли разбитую детскую коляску полинявшего желтого цвета. Открутив колеса, они присоединили их к квадратной толстой доске. А с укрепленной ручкой ее еще можно было и толкать. Через пару дней сестра с братом испробовали эту невероятную машину. Массимо устроил на ней сестру, и они выкатили на улицу. Он мчался наперегонки со своим другом до конца улицы, толкая тележку с пассажиркой перед собой. Солнце уже не слепило, припадая над горизонтом. Но для Виктории оно ныряло и выныривало, прыгая и кривляясь перед глазами, словно в нездоровом припадке. Массимо кричал, чтобы она держалась, а та задыхалась, так все было стремительно.

Или вот как с другими детьми они ходили вместе к ручью, который зимой и весной разливался, а летом был спокойным и тихим. Иногда они бегали в догонялки, иногда просто сидели и слушали, как нарастает к концу дня хор лягушек. Стелющиеся лучи расщеплялись сквозь высокую траву, и тогда, если Виктория вглядывалась отдельно в тонкий острый лист, он казался на просвет почти прозрачным.

Есть в ее голове воспоминание про летний вечер, непохожий на остальные. Мама только что закончила ее купать в нагревшейся за день воде и одела в темно-синее платье. Они зашли в незнакомый полутемный дом, который заполнился пришедшими туда людьми, в основном стариками и старухами. Они прилипли к скамейкам вокруг стола на фоне мутных окон, подсвеченных угасающим солнцем. Внутри прохладной комнаты сидели, расточая скорбь или спокойствие, или покорность, тихо передвигая к себе стаканы с фруктовым варевом и вздыхая.

Были ли это воспоминания одного лета или перепутанных многих лет? Она рассматривает следующий узор. Однажды они все вместе лежали на траве под большим деревом, которое росло на заднем дворе на углу, отделяя дом от постройки с животными. Виктория видела, как в вышине его ветви выметают белые облака из одного угла голубого неба в другое, подгоняя их лететь чуть быстрее. Она закрывала глаза и слышала скрип ветвей. В вышине кричала птица, затягивая и отпуская звук.