Легкий щелчок – следующая картинка: она лежит в кровати в затемненной комнате и болеет. У нее солнечный удар. Ей кладут на голову и тело мокрые полотенца и поят свежим молоком. А потом они идут с отцом к пасечнику, у которого был старый, почти заброшенный дом. Темная кухня со всяким хламом и большое окно, через которое Виктория видела, как старик уходил в дикий огород, пропадая в высокой траве, и выплывал из нее, возвращаясь обратно. Он приносил куски сот, которые невероятно вкусно пахли и текли липким по пальцам.

Щелчок – вместе с отцом они на кладбище красят надпись на камне. Дубы, посаженные вокруг, кажутся Виктории огромными. Она ходит в их тени по сухим прошлогодним листьям, перемешанным с мелкой каменной крошкой, и рассматривает другие плиты: темные и светлые, большие с непонятными надписями и простые с парой слов. Она видит цифры, которые знает, но что за ними, ей непонятно. И как-то вечером после этого Виктория еще не спит и считает:

– Сейчас маме тридцать, потом будет сорок и пятьдесят, – она загибала пальцы. – А потом шестьдесят… – В голове у девочки время сжалось в маленький крохотный кусочек. И вдруг она заплакала от горя и жалости к себе, что уже потеряла маму. Та очень скоро, ведь очевидно из расчета, умрет, и Виктория, такая маленькая, будет жить одна. Крупные слезы долго катились, и когда они кончились, девочка уснула.

Дом, в котором родилась Виктория, большой и выстроен из камня. И он трехглазый – это наружные окна вглядываются в прохожих. Чтобы отделить улицу от открытого двора, по которому гуляют куры, разбросаны разные инструменты и прочая мелочь, высажены свечки темно-зеленых кипарисов.

Выстроен почти перпендикулярно дому длинный крытый хлев для животных. Слева от него хранится сено, горой свален картофель. Когда душит жара, коровник распахнут настежь с обоих концов и открыт прохладе сквозняка. Мария забегает и выбегает из него: ежедневная рутина.

На заднем дворе разбит огород, за которым начинаются поля, качающиеся на холмах. Здесь сеют пшено, овес и табак. Справа вдали – линии виноградников, выбранные под расческу. Слева – клок оливковой рощи. Южный солнечный пейзаж из смеси светлого камня и глиняной ржавчины крыш, темной зелени хвойных деревьев и пестроты полей.

Каждый день, выходя на задний двор, Виктория завороженно смотрит на открывающийся вид, пейзаж ее не утомляет, но захватывает вновь красками и цветами. Все предстает ей правильным и гармоничным.

Все в этом мире было так… кроме нее.

Виктория ела не так: все расходились из-за стола, а она все еще сидела за своей тарелкой. Мария была недовольна и молча мыла посуду, убирала со стола, молча демонстративно уходила из кухни.

Работала она тоже не так: девочка фантазировала, ей хотелось двигаться. И часто, поднимая вверх голову к облакам и небу, она замирала, глядя вдаль. И вздрагивала от вопросов матери, которая в раздражении спрашивала:

– Что сидим? Уже все сделала?

Взгляд в землю, и такая тоска…

Семейный подряд: помимо ежедневной рутины с животными, есть и другой тяжелый труд.

Виктория помнит: ранним утром, когда еще туман укрывал долины, они расходились по разные стороны своего поля, вгрызаясь в него инструментами. Она видела только размытые пятна недалеких деревьев. Воздух и земля были пропитаны влагой. А небо, издеваясь, давило на нее пасмурной белизной. И так проходили часы до обеда, затягиваясь вокруг нее в тяжелые жгуты. Под ногти неприятно забивалась земля. Работа под конец отупляла. Она уже не смотрела в стороны, и в глазах рябило, она пыталась определить время по тени.