Виктория укладывала покупки, дружелюбно улыбаясь, краснея на комплименты.

Настало время за пару часов до обеденной тишины, когда рынок вымрет, как будто кто-то даст условный сигнал. И редкие оставшиеся зеваки побегут прочь с пустеющей площади.

Виктория сидела, поджав ноги под платьем. Она одна, отца увел куда-то один из многочисленных знакомых. Рядом торговки с легкой хрипотцой пытались зацепить последних покупателей, ускоряя возможность пораньше уйти пустыми домой или расслабиться и наговориться до переизбытка, до тошноты.

– Сколько стоит твой товар, синьорина? – спросила Викторию женщина, которая встала напротив нее. Девочка встрепенулась. Перед ней – невысокая полная женщина с кольцами волос вокруг мягкого лица, которое собралось в сладкую улыбку. И Виктория говорит, показывая на сыры, и пасту, и творог под мокрой марлей.

– Мы поступим так, моя милочка, – перебивая ее, защебетала улыбчивая маска, – я освобожу тебя, и ты сможешь полететь домой, мой птенчик, – когтистыми пальчиками женщина стала подгребать к своей корзинке все, что лежало между ней и Викторией. Не переставая сыпать словами, она сказала: – За такую возможность, полагаю, ты не будешь против уступить мне. Я заплачу тебе, – она высыпала перед ней жалкую горку мелких монет. Виктория почувствовала тревогу, и оцепенение охватило ее: ведь было понятно – этого недостаточно, более чем недостаточно. Смутно она увидела, как соседние торговки замерли и скосили на них глаза, но хранили молчание. Никто не вмешивался. А Виктория завороженно, не зная, почему она не может сопротивляться, смотрела, как коготки постучали по крышке корзины, закрывая ее. И рома быстро зашагала прочь.

Щеки Виктории полыхали.

– Что же ты молчала? – накинулись на нее.

– А-а-а, Джузеппе, – галдели наперебой, – ворона твоя дочка!

Она еле подняла глаза, боялась посмотреть на отца.

– Что же произошло?

– Не знаю… Мы скажем маме? – Виктория зажмурилась.

Она не помнила, как они сложили вещи и поехали обратно.

Стрекотание цикад слилось с гулом внутри ее головы.

Во дворе они поставили велосипед. Пыльные и взмокшие, зашли в дом. Пахло чистотой уборки.

Мать стояла в кухне. Не было понятно, в каком она настроении. Виктория прошмыгнула мимо в соседнюю комнату.

Мария с Джузеппе разговаривали. Потом Виктория услышала, как их голоса взлетели и повысились: сначала один, потом другой. Мария не вошла, а влетела в комнату.

– Идиотка! – только произнесла она.

Виктория и хотела бы рассказать, если бы могла, как потеряла контроль, будто ее заворожили. Что она была растеряна перед взрослой наглостью. Что никто из стоящих рядом, старше и опытнее, ей не помог… Но Мария уже развернулась и вышла.

– Я работаю на износ, чтоб мы не сдохли с голода, чтоб хоть немного нормально жили. Спасибо большое! В следующий раз просто раздай или выкинь все на дорогу, – услышала Виктория упреки: ей или Джузеппе.

Виктории очень хотелось, чтобы отец заступился за нее. Но она была одна в комнате. Никто не шел. Бесконечно долго она просидела в оцепенении. Ничего не менялось.

Виктория вышла в кухню. Мария, мрачная, продолжала свою работу. Отец исчез совсем. В доме никого, кроме них двоих. Внутри Виктории все переворачивалось и полыхало. Она чувствовала себя отвратительной и гадкой. Мария игнорировала ее. Молчание стало для Виктории нестерпимым – она вышла на задний двор, зашла в коровник, где разрыдалась, осев на грязный пол. Животные были на дневном выпасе. Если бы можно было прижаться к ним, погладить, заглянуть в глаза. Но кругом только липкие назойливые насекомые неприятно присаживались на руки, шею и ноги. Крутилась едкая пыль. И все же хорошо, что она здесь, не дома…