С середины XV в. в Италии, затем – во Франции и Испании, а с начала XVI в. – к северу от Альп все большее внимание гуманистов привлекали греческие авторы. Греческий покорил филологов богатством словаря, разнообразием диалектов и жанров. С учетом известной преемственности между греческим и латынью как в области литературы и наук, так и в традиции перевода Священного Писания греческий стал восприниматься первым и лучшим из классических языков, а латынь – языком-эпигоном. Такая оценка была удобна и христианским реформаторам, оспаривавшим авторитет латыни как единственного языка богослужения и экзегезы. Новый статус греческого в ученом мире XVI в. хорошо иллюстрирует то, как скоро жители острова Утопии, воплощавшие нравственные идеалы Томаса Мора и его друзей, прониклись любовью к греческому, осознав его превосходство над латынью: «Когда они услыхали от нас о греческой литературе и науках (ибо в латинской, казалось им, не было ничего заслуживающего большого одобрения, за исключением истории и поэтов), удивительно, с каким рвением пожелали они, чтоб дозволили им это изучать в нашем истолковании…» (Мор 1978, 226; пер. Ю. М. Каган). Затем Гитлодей перечисляет авторов, которых полюбили утопийцы: Плутарха, Лукиана, Аристофана, Гомера, Еврипида, Софокла, Фукидида, Геродота и даже Гиппократа и Галена. Таким образом в «Утопии» утверждалась абсолютная ценность греческой словесности.

Поначалу греческий язык в Западной Европе можно было выучить только в Италии, у греческих эмигрантов34. Во Франции, перенявшей первенство в эллинистических занятиях у итальянцев, греческий начал преподаваться в конце 70-х гг. XV в. с появлением в Париже Георгия Гермонима (? – после 1508)35, а первая французская книга на греческом вышла у Жиля де Гурмона в 1507 г. Однако регулярный и продолжительный курс был начат только в 1509 г. усилиями Джироламо Алеандро (1480–1542)36. За пределами Италии и Парижа в последней трети XV в. уроки греческого давал Андроник Контоблакас (? – после 1477) в Базеле (Price 2011, 28–30).

Распространение эллинистики на север от Италии, в германские земли, связывают обычно с деятельностью Эразма Роттердамского (1469–1536), издателя греческого Нового Завета и собрания греческих и латинских пословиц «Adagiorum chiliades»37. Примечательно, что сам Эразм взялся за изучение греческого только после 1500 г., то есть в возрасте тридцати с лишним лет. Школьных знаний, полученных им в Девентере, было недостаточно для чтения текстов38; это следует, например, из письма 1499 г. Августину Каминаду, в котором Эразм рассказал об одолженной рукописи Гомера: «…во мне горит такая любовь к этому автору, что я, хотя и не понимаю его, им любуюсь и утешаюсь»39.

Первая греческая грамматика в Германии была издана в 1512 г. («Observationes de arte grammatica» Георга Зимлера), а в Швейцарии – только в 1522 г.40 («Compendium grammaticae Graecae…» Якоба Цепорина) (Botley 2010, 123–124, 128, 147). Разумеется, не следует переоценивать надежность грамматик как источника по истории образования – гораздо больше могут сказать конкретные свидетельства об их использовании в школе (ср. Grafton, Jardine 1986, 112–119); однако появление учебников греческого в репертуаре местных типографий определенно свидетельствовало о наличии читательского спроса.

Занятия текстологией и экзегезой Священного Писания в XVI в. требовали обращения к древнееврейскому и греческому оригиналам, а также к ранним переводам библейских книг – сирийскому, эфиопскому, арабскому (см. Мецгер, Эрман 2013, 100–134). Отход от беспрекословного следования Вульгате (латинскому переводу Иеронима Стридонского) происходил не без противодействия со стороны богословов-консерваторов: греческий воспринимался как язык восточных схизматиков, древнееврейский – как язык иудеев. Филологи-гуманисты, впрочем, могли сочетать интерес к еврейским текстам с резкими антииудейскими высказываниями (Kessler-Mesguich 1996, 90–92). О росте популярности древнееврейского говорит хотя бы тот факт, что вскоре после выхода первых пособий (начиная с «De modo legendi et intellegendi» Конрада Пелликана 1504 г.