Неравенство языков было узаконено в образовательной практике: основное внимание в школах уделялось изучению латинского языка и классической литературы. Кроме разницы в культурном потенциале в качестве причины такого положения дел назывались сущностные различия языков: средневековые авторы неоднократно высказывались о невозможности грамматической регуляции языков народных (Percival 1975, 247–248), то есть «варварских». Даже в конце XVI в. находились ученые мужи (из числа иезуитов), утверждавшие, например, что язык восточных славян не может быть языком культуры, поскольку «из‑за обилия говоров он как бы внеположен грамматике» (Панченко 2000, 61).

Звукоподражательный термин βάρβαρος (первоначально засвидетельствованный в композите βαρβαρόφωνος у Гомера) применялся в качестве определения как к языкам, так и к народам уже у первых греческих авторов и подразумевал их «чуждость», «негреческость»23; при этом он мог употребляться как пейоративно, так и нейтрально (Rochette 1997, 41–48). Вполне очевидно, что статус «варварских» делал иностранные языки и народы нежелательными или недостойными объектами изучения, по крайней мере в определенных ученых кругах. Так, например, среди жизнеописаний Плутарха, как отметил С. С. Аверинцев, «нет ни одной биографии настоящего „варвара“», что вполне естественно для этого автора, «с неодобрением называвшего Геродота „приверженцем варваров“ (φιλοβάρβαρος – «О злокозненности Геродота», XII, 857 В) и порицавшего „отца истории“ за излишнее любопытство, с которым последний относился к подробностям истории и этнографии Востока (там же, XII–XV)» (Аверинцев 2024, 181–182).

Определение barbarus прижилось и в латинском языке, однако среди неварваров числились теперь не только греки, но и римляне (OLD, 247). В гуманистической латыни XVI в. словосочетание barbara lingua употреблялось в отношении всех языков, кроме древнегреческого и латинского, а также древнееврейского как священного языка24 и предка остальных языков.

Классификацию языков, отражающую такой подход, сформулировал Конрад Гесснер (1516–1565) в «Митридате»: «Варварскими языками называются все, кроме греческого и латыни. Мы также исключаем [из числа варварских. – М. С.] еврейский, поскольку он, с одной стороны, является древнейшим и как бы родителем остальных [языков], а с другой – священным и божественным языком»25. В «Пандектах» (1548) тем же автором была предложена более сложная схема: «Поскольку то, что относится к грамматическому устройству трех наиболее славных языков – я имею в виду латинский, греческий и еврейский, – мы уже рассмотрели по порядку, следует сказать кое-что отдельно об остальных языках, которые являются или совершенно варварскими, то есть не имеют ничего общего с греческим и латинским, как наш немецкий, или „солическими“26, какими по отношению к латыни выступают возникшие в результате ее искажения итальянский, испанский, французский, а по отношению к древнему греческому – тот, которым [греки] пользуются сейчас»27. Подобной логикой, допускавшей возможность повышения статуса «варварского» языка, надо полагать, руководствовались филологи XVI в., сочинявшие для народных языков благородные генеалогии28.

Несмотря на значительное влияние традиционных взглядов, которое подкрепляла удивительная устойчивость термина «barbarus», рост интереса к национальным лингвистическим историям и любопытство к «экзотическим» языкам привели к тому, что понятие «варварского языка» потребовало переосмысления. В 1548 г. (в один год с «Пандектами», процитированными выше) вышла в свет книга Теодора Библиандера (1505–1564) «Об общем принципе всех языков и письменностей», в которой деление языков на подчиняющиеся правилам грамматики и варварские подверглось решительной критике. За кратким обзором языков мира