Музей языков. Конрад Гесснер и книги-полиглоты XVI в. Михаил Сергеев

© М. Л. Сергеев, 2025,

© Д. Черногаев, дизайн обложки, 2025,

© ООО «Новое литературное обозрение», 2025

* * *

Предисловие

11 августа 1563 г. цюрихский врач, профессор протестантской академии Collegium Tigurinum Конрад Гесснер написал очередное письмо своему постоянному корреспонденту и коллеге в Аугсбурге Ахиллесу Пирмину Гассеру. Послание выдержано в неизменно деловом стиле, но рассказ о новостях получился весьма разносторонним. Его текст позднее был издан в сборнике «Epistolae medicinales» (1577), который, в соответствии с заглавием, включал письма медицинского содержания. Однако, как будет видно, лечебные вопросы были далеко не единственным предметом размышлений Гесснера в тот день, как, впрочем, и всегда.

Возвращаю тебе твоего Отфрида1, поскольку не могу здесь найти для него издателя. В других местах его не согласились бы взять, не посмотрев предварительно. Я буду помнить о нем и, если позже представится возможность, смогу показать [издателям] образец, отчасти списанный с твоей рукописи, отчасти присланный мне другим [корреспондентом], но сверенный с твоим списком и исправленный по нему. Пока же я хочу поблагодарить тебя за то, что благодаря тебе я смог насладиться столь замечательным образчиком древнего немецкого языка. Если когда-нибудь я буду вновь издавать мой πολύγλωττος «Митридат», то добавлю в него образец2 из этой книги, с почетным упоминанием твоего имени. Прошу тебя, пришли мне также имеющиеся у тебя готские письмена, чтобы я мог сравнить их с моими [образцами], и, если найдется, что-нибудь, что могло бы украсить наш «Митридат», – [сведения] о любом языке мира, но в первую очередь – о древнем языке Германии. Об Авентине3 Фробены больше мне не пишут: вероятно, не доходят до него руки после смерти отца4, тем более что они не видели самой книги. Господин Иллирик5 мог бы прислать мне хотя бы какую-нибудь ее часть – половину, треть или четверть, – чтобы я сперва посмотрел сам, а затем отправил в Базель, моему надежному другу. Тогда, если Фробены не согласятся, он покажет [текст] другим издателям; я не сомневаюсь, что найдется тот, кто возьмется за него на тех условиях, о которых я тебе писал прежде. В любом случае эта книга должна быть проверена, причем передана для инспекции мужам, которым магистрат поручил, чтобы ничего не выходило в свет без их одобрения. Так что если в ней окажется что-нибудь, что может оказаться оскорбительным для государства, то г-ну Иллирику следует позволить исключить это [из текста], если не получится добиться публикации иным способом. Что касается меня, то я с великой охотой и надежнейшим образом готов оказать ему свои услуги в этом вопросе, если в них обнаружится потребность, тем более что поручителем выступаешь ты, кого я заслуженно считаю лучшим своим другом.

Недавно мне ответил г-н Юлий Александрин6 в письме, посланном в Вюртемберг к врачу г-ну Кегелю7: он добился для меня императорской привилегии на несколько моих книг – впрочем, это скорее принесет пользу не мне, а издателям. Вчера до нас дошел слух о кончине императора, не знаю, правдив ли он8. Посылаю письмо от сестры. Отфрида ты сможешь получить у вашего книготорговца, которому обыкновенно посылает книги Фрошауэр9. Больше [об этом] мне нечего прибавить. Господин Иоганн Функе, мой свойственник и главный врач в Меммингене (будучи внуком брата меммингенского градоначальника, он взял в жены дочь другого, покойного уже градоначальника), гостил здесь недавно несколько дней у своей матери: передаю это письмо вместе с ним. Он обещает, что может доставлять наши письма друг другу каждую неделю и что охотно этим займется. На днях мне написал наш Георг Сигхарт10 и упомянул о благодеяниях, оказанных ему тобой и г-ном Штенгелем11: поэтому я, в свою очередь, благодарю вас и прошу оказывать ему доверие и впредь, если он проявит надежность и прилежание, на что я надеюсь.

Не удивляйся, но в том маленьком сосуде, присланном мне из Эйслингена, находились тестикулы кастрированного коня, впрочем, плохо высушенные и потому червивые и загнившие, так что я их сразу выбросил. Я просил об их присылке эйслингенского фармацевта Фольмара12, моего друга, поскольку здесь их непросто раздобыть; однако ему следовало разрубить их на мелкие кусочки и высушить на дыму в таком виде, а не целиком. Об их употреблении, если не ошибаюсь, я писал тебе в другом [письме]: но поскольку я не вполне помню, действительно ли написал [об этом], повторю здесь, чтобы ты затем передал это твоему свойственнику г-ну Штенгелю. Порошок тестикул, высушенных таким способом, следует давать пить для выведения последа – в количестве, которое можно взять тремя пальцами; при необходимости это повторяют дважды или трижды. Лекарство очень действенное, и оно помогло многим из тех, кто казался безнадежным. Первый раз в этом году я получил его из нашей Альпийской Реции: один крестьянин из тех мест давал его более чем пятидесяти роженицам, и всякий раз успешно. Об этом мне сообщил церковный служитель, ученый муж и φιλίατρος13, который и сам наблюдал, как [это лекарство] дали жене консула, когда та уже казалась безнадежной. И я на днях дал его жене г-на Вольфа14, цюрихского врача, которая сразу, как только приняла [лекарство], родила послед. Может ли оно оказывать такое же действие и при родах самого плода, я пока не знаю. Храните эти сведения в тайне15. Будь здоров! Поприветствуй от меня г-на Штенгеля и друзей. В Цюрихе, 11 августа 1563 года16.

Итак, издание трудов, связанных с германскими древностями («Евангельской книги» Отфрида и немецкой версии «Баварской хроники» Авентина), и врачебная практика, особенно получение материалов, необходимых для приготовления лекарств (речь идет о медицинском употреблении конских тестикул), были основными темами письма. И та, и другая сфера деятельности подразумевала активную коммуникацию, имевшую как интеллектуальный (обмен знаниями), так и практические аспекты (доставка писем и посылок, оказание взаимных услуг). В письме освещается взаимодействие авторов-ученых с книгопечатниками: из отдельных фраз мы узнаем о том, как происходили поиски подходящего издательства, как пересылались рукописи, как получались привилегии и как осуществлялась предварительная цензура. На этом фоне события семейной жизни и политика упоминаются лишь мельком, как и в других письмах Гесснера. Впрочем, они также были связаны с конкретными людьми, поэтому их имена названы в тексте: всего в тексте можно насчитать 14 «действующих лиц», не считая автора и адресата. Наконец, в письме названо сочинение Гесснера – справочник о языках мира «Митридат», первое издание которого вышло в Цюрихе в 1555 г.

Поскольку «Митридат» будет в центре внимания во второй части нашего исследования, я не буду представлять его заранее. Здесь отмечу лишь несколько деталей, непосредственно следующих из текста письма: они сообщают кое-что о том, как проходила работа над составлением книги, т. е. характеризовали образ деятельности ученого. Во-первых, из просьбы Гесснера следует, что он не поставил точку в исследовании «различий» языков («differentiae linguarum») в 1555 г., с появлением публикации «Митридата», и продолжал его, полагаясь на помощь своих корреспондентов, причем новые материалы должны были стать дополнениями к уже имевшемуся тексту, то есть основа и концепция книги оставались прежними. Во-вторых, примечательно определение, которое автор дал своему труду, – «говорящий на многих языках» (πολύγλωττος17); эта способность была важнейшим дифференциальным (жанровым) признаком книг-полиглотов; существенную роль в «полиглоссии» играли языковые «образцы». В-третьих, изучение языков являлось для Гесснера своего рода πάρεργον, дополнительным занятием, наряду с деятельностью городского врача и насущными заботами члена Республики ученых; материал о языках собирался по случаю, с оказией. Представляется, что все три аспекта, несомненно связанные с биографией Гесснера (которая будет изложена в Главе 3), имели также более общее значение и существенным образом отличали практику изучения языков и их сопоставления в раннее Новое время.

Авторы первых трудов о языках мира охотно черпали готовый материал из доступных литературных источников. Однако интересы ученых-предшественников, работавших в Античности и Средние века, редко касались языков за пределами «цивилизованного» мира, говорившего и уж точно писавшего на латыни и греческом. В результате эти языки ученым-гуманистам XVI в. приходилось «открывать» заново. Постепенно в поле их зрения попали восточные языки оригинала и древних переводов Библии, новые языки европейских народов (независимо от их литературных достоинств), а также языки далеких земель, ставших объектом европейской колонизации. Чтобы получать сведения о языках и диалектах, обойденных вниманием классической традиции, требовалось совершать путешествия, работать с информантами, обмениваться письмами с другими учеными, читать документы, хранящиеся в архивах. Все эти типы источников то и дело упоминаются в тексте книг-полиглотов (как я буду называть их, используя аутентичный термин из приложения к «Митридату»18, повторенный затем в письме Гесснера).