Моя подруга Инна Тарасова

Сначала меня окружила серая дымка, затем разлилась густая мгла. Через несколько секунд я оказалась в полной тьме. И вдруг из тьмы выскочило Что-то. Я увидела его глаза – круглые, черные, без ресниц. Что-то наклонил голову сначала вправо, потом влево. Он приблизил ко мне свою серо-зеленую морду и посмотрел мне в глаза. Я услышала его голос прямо у себя в голове: «Кто ты?»

Говорят, если долго смотреть в зеркало, то можно увидеть там монстра. Того, кем ты на самом деле являешься.

Я смотрела на свое отражение в зеркале. Рыжие слегка волнистые волосы, едва достающие до плеч. Раньше они были длиннее, но по мне так это уж слишком по-детски. Я попросила маму постричься покороче, и она мне разрешила.

А потом мне захотелось сделать в носу пирсинг. Я начала разговор издалека:

– Видишь ли, мама, есть такая штука, называется она септум. Это пирсинг в носу.

Мама засмеялась и сказала:

– Да, я в курсе – как у быка.

– Ну, мам, я серьезно, – сказала я и поняла, что так сильно хочется, что готова расплакаться.

– И я серьезно. Хотя с ним мне будет гораздо легче утром поднимать тебя в школу. – Мама мечтательно закатила глаза.

– Значит, можно? – все еще надеялась я.

– Значит, нет. – Мама была непреклонна.

Проколоть нос не разрешила, но сдалась на полукольцо-обманку. Я его снимала перед тем, как войти в школу, и надевала сразу, как только выходила из нее.

Еще через пару недель я стала выпрашивать пирсинг смайл. Я начала объяснять маме, что для этого надо проколоть уздечку под верхней губой, но она даже слушать до конца не стала.

Потом я захотела проколоть уши. Вроде у людей обычно наоборот: сначала хотят проколоть уши, а потом другие части тела, но у меня вот так. В этот раз мама меня поддержала.

Вечером за чаем мама призналась, что в моем возрасте она сама себе проколола уши иголкой. Я спросила маму, как к этому отнеслась бабушка, но она замялась и промолчала.

– Мам, а давай я себе сама сделаю на одном ухе вторую дырку, – воодушевилась я.

Мама согласилась, сказала только хорошо обработать. Как оказалось, она думала, я этого не сделаю. Видели бы вы мамино лицо, когда я вышла из ванны с торчащей в ухе иглой. Воткнуть сама смогла, а вот вытащить уже никак.

Следующей моей страстью стало тату. Я так и видела себя с машинкой в руках, набивающей очередной шедевр. Мы купили самую простецкую машинку и куски искусственной кожи, и я стала практиковаться под монотонное жужжание. Но на деле все оказалось скучнее: больные пальцы, кривые линии, и искусственная кожа, на которой я рисовала, все больше напоминала изгаженный лист бумаги. Через какое-то время азарт угас, и машинка отправилась пылиться среди тетрадей и недорисованных скетчей.

А потом я захотела заниматься пляжным волейболом, и мама опять меня поддержала.

В нашем клубе есть и баскетбольная команда. Их тренер постоянно пытается меня переманить к себе. Смотрит на мой рост и облизывается, как мой кот Кокос при виде сметанки.

У меня высокие оба родителя. Я и мой брат унаследовали от них ген великанов. В мои двенадцать лет рост у меня уже сто шестьдесят пять сантиметров. Почти все в классе ниже меня минимум на голову, а некоторые – на полторы.

Мало того, что я самая высокая, так еще и самая старшая. Мама не хотела отдавать меня в школу в шесть лет. Решила еще годик дать мне побыть ребенком. В сентябре я пошла в школу, а в январе мне уже исполнилось восемь.

А еще я довольно стройная. Это тоже плюс для баскетбола. Но я люблю волейбол.

Моя тетя, родная сестра моей мамы, играет в волейбольной команде, и это наша семейная гордость. Мы смотрим ее игры в прямом эфире и орем на весь дом.

В марте я только начала ходить на волейбол, а в начале июня меня уже отправили на соревнования.

– В смысле, соревнования? – моя тетя даже вскрикнула от такой новости. – Ты только три месяца ходишь. Кто так быстро отправляет на соревнования?

– Тренер сказал, смогу, – ответила я ей. – Да ладно. Соревнования у вас в городе. Увидимся.

Если бы я знала, что произойдет тогда, я бы никуда не поехала. Осталась бы тут и не отходила от нее ни на шаг.

Я пытаюсь что-то еще разглядеть в своем отражении. На мой взгляд, там и смотреть не на что. Нос как нос. Правда, коротковат. Как будто не вырос до конца. Узкие губы. Букет прыщей. Говорят, у меня янтарные глаза. Но я уверена – это просто мои волосы в них отражаются. Единственно, что я не увидела в отражении, так это мои ноги сорокового размера. Наследство. Как фамилия или цвет глаз – никуда не денешься.

Я умылась и легла в постель, засыпая под чавканье брата. Завтра мне придется опять вымывать из-под его кровати огрызки яблок.

Сначала меня окружила серая дымка, затем разлилась густая мгла. Через несколько секунд я оказалась в полной тьме. И вдруг из тьмы выскочило Что-то. Я увидела его глаза – круглые, черные, без ресниц. Что-то наклонил голову сначала вправо, потом влево. Он приблизил ко мне свою серо-зеленую морду и посмотрел мне в глаза. Я услышала его голос прямо у себя в голове: «Кто ты?»

Я проснулась от будильника. Лежала и смотрела по сторонам. Не сразу поняла, что мне это все приснилось. Я не видела снов уже четыре месяца.

В последнем сне мы стояли с подругой на большой поляне, трава под ногами казалась влажной, будто после дождя, а воздух был наполнен густым запахом цветов. Она что-то сказала мне, но в тот момент в ушах начался ужасный гул, словно ветер закружился в вихре прямо над головой. Я видела лишь, как у нее двигаются губы. До сих пор не знаю, что именно она говорила. Наверное, теперь уже никогда не узнаю.

Каждый раз, когда вспоминаю этот сон, мне кажется, что одно слово я все-таки разобрала: «виновата». Да, я виновата. Мне не надо было уезжать. Да, я виновата. Мне не надо было ходить на этот дурацкий волейбол. Да, я виновата, виновата, виновата. Я это знаю. Ничего не изменить. Это все из-за меня. Это я во всем виновата.

Все лето и весь сентябрь я проваливалась в темноту, как только закрывала глаза. Только сейчас я поняла, что все это время не видела сны. Может быть, и не зря. Надо же было увидеть такой кошмар.

Пойду умоюсь и буду собираться в школу. И надо не забыть сделать вид, что поела.

Проходя мимо зеркала в коридоре, я заметила что-то странное. Мне вдруг показалось, что отражение в нем вовсе не мое. Оно задержалось на секунду дольше, чем должно было. Я сделала несколько шагов назад, снова посмотрела на свое отражение и спросила: «Кто ты?» Оно молчало. Конечно, молчало. Но почему мне казалось, что глаза там не совсем мои?

Если меня увидит мой брат, то мне придется несладко. Я бы даже сказала, солено. Подколов хватит лет на сто.

Моего брата зовут Андрей. Когда мама была беременна, она хотела назвать его Олегом, но вмешалась бабушка. Сказала, что если у него родится дочь, то будет она Олеговна. Звучит как «Оле говно». Решили назвать Андреем. Но и это имя сыграло с ним злую шутку. Сначала его называли в классе Андрюхой, а потом Рюхой.

Брат старше меня на четыре года. В этом году он заканчивает школу, а потом поступает в колледж.

Брата я люблю, но он мне надоел. Мне надоело засыпать, видя, как он пытается удобно улечься. Надоело просыпаться каждое утро под его недовольное ворчание. Я мечтаю о своей комнате. Не думаю, что это когда-нибудь случится. Хотя, как говорят: «Мечтать не вредно. Вредно не мечтать».

Мама рассказывала, что у ее одноклассницы были два брата и комната была одна, общая. Она обустроила себе комнату в кладовке. Но в нашей квартире нет ни кладовки, ни балкона.

Я умылась, подняла лицо… и снова увидела свое отражение в зеркале. Дверь в ванную я закрыла. Я знала, что тут никого нет, но все равно огляделась.

– Кто ты? – шепотом спросила я у своего отражения.

Пока шла в школу, смотрела в каждое стекло в машинах. Какое-то наваждение.

Школьный гардероб. И опять зеркала.

Первый урок на третьем этаже. С утра не очень хочется подниматься так высоко. Одно радует: по пути нет ни одного зеркала.

– Как достали эти ступеньки, – услышала я впереди голос, когда поднималась по лестнице.

Я помню ее. Она учится вроде в параллельном классе. То ли Даша, то ли Маша.

– Не тебя одну, – ответила я ей в спину.

То ли Даша, то ли Маша повернулась и уставилась на меня:

– С тобой разве кто-то разговаривал?

– Хочешь сказать, что ты разговариваешь сама с собой? – усмехнулась я. – Не думаешь, что это странно?

– Не вижу ничего странного в том, чтобы говорить вслух.

Видно было, что она не особо дружелюбно настроена. Да мне и не важно. Пусть дальше ворчит. Надо же. Ворчит. Прямо как мой брат по утрам.

Я зашла в класс, плюхнулась на стул и посмотрела на соседний – никого не пущу. Пусть даже не пытаются. Но никто и не пытался.