Когда война уже подходила к концу, я как-то надавила пальцем на кожу ноги и увидела, что вмятина не исчезла после того, как я убрала палец. Я весело закричала матери: «Посмотри, мама, как интересно, если я пальцем давлю на кожу, то вмятина остаётся!» Но маму это не развеселило, напротив, она знала, что это начало бери-бери, авитаминозного отёка. При нём жидкость скапливалась в ногах и поднималась постепенно всё выше по телу; когда жидкость достигала сердца, наступала смерть. Тогда и я узнала об этом. Отёк у меня достиг живота, но тут война подошла к концу, и еда стала лучше. Ещё я помню день, когда над лагерем пролетели самолёты, на днище фюзеляжа которых был нарисован голландский флаг. Женщины в лагере подоставали тщательно спрятанные в тёмных углах радиоприёмники, строго запрещённые японцами, и слушали последние известия, уже и не думая о том, что за владение приемником японцы тяжело наказывали.

Но хотя война и окончилась, оказалось, что для обитательниц лагеря она окончилась не совсем. Ворота, которые сначала были широко открыты, чтобы выпустить людей на свободу, снова закрылись. Это сделали сами обитательницы для своей безопасности, потому что женские лагеря регулярно подвергались атакам так называемых «хай-хо парней». Эти науськанные и натренированные японцами индонезийские парни лет восемнадцати, с перегретыми головами, хотели сражаться против Америки и Голландии, отстаивая свою независимость. Они нападали ордами на женские лагеря, стреляя и громко распевая «Смерть Америке!», и если им удавалось сломить сопротивление, убивали всех женщин и детей, как это случилось с лагерем недалеко от нас. Начальница нашего лагеря, госпожа ван дер Пул, добилась того, что ей выделили восемь японских военнопленных для защиты нашего лагеря. Нападавших были сотни. Нашим защитникам было обещано, что если они отобьют нападение «хай-хо парней», то получат амнистию по окончании войны и будут свободными людьми. «Хай-хо парни» осаждали наш лагерь в течение трёх дней, и горстка японцев сражались как львы; то, что японцы – хорошие вояки, было общеизвестно.

Моя мать была с госпожой ван дер Пул, когда командир японцев пришёл к ней и сообщил, что патроны закончились. Они втроём некоторое время сидели молча, осознавая, что с ними все кончено. И тут неожиданно вдали раздался слабый грохот, напоминающий барабанную дробь. Это оказался английский гарнизон, который послали американцы и англичане, чтобы спасти нас – настоящее чудо!

После того как мы наблюдали в течение трёх дней подвиг восьми японских солдат, которые, как сказала мне мама, сражались не на жизнь, а на смерть, у меня, моей сесетры и мамы не осталось негативных чувств к японцам. Но на отношение к японцам других обитателей лагеря подвиг военнопленных не оказал такого влияния.

Я припоминаю также и опасное путешествие в грузовиках из нашего лагеря в гавань Семаранга в 1945 году. Оттуда американский транспортный корабль должен был перевезти нас в Батавию (нынешнюю Джакарту), где нас разместили в казармах до момента нашего отплытия в Голландию. Но такие конвои военных грузовиков часто атаковали бандиты и «хай-хо парни», особенно, когда им удавалось пронюхать, что в грузовиках были женщины и дети из концлагерей. Незадолго до нашего отправления такой же конвой англичан на Восточной Яве был захвачен «хай-хо парнями», и все женщины и дети, их было около двухсот, были убиты.

«Хай-хо парни» напали и на наш конвой, началась перестрелка, и водители везли нас, петляя на полном газу, чтобы избегнуть пуль. Мы все легли на дно кузова; я слышала, как пули свистели над нами и думала: «Почему они все ведут себя, как сумасшедшие?» Наш конвой, к счастью, благополучно добрался до гавани, и нас посадили на американский корабль для транспортировки солдат. Мы разместились на верхней палубе, и мать сразу же привязала нас с сестрой верёвками к мачте, потому что палуба была без ограждения. Её предусмотрительность была не напрасной, потому что по пути двое детей свалились за борт. Я помню кричащих и плачущих матерей, поисковые прожектора с берега, и панику, вызванную появившимся акулами. Возможно, именно после этого я чувствую себя на воде очень неуютно. С моим первым мужем, Андрисом, мы держали парусную лодку, но плавания на ней всегда были большой проблемой для меня. Для него, наоборот, это было большим удовольствием: он любил парусный спорт, и во время учёбы в университете подрабатывал яхт-инструктором на Лоосдрехтских Прудах. Ещё большим удовольствием для него было смотреть, как я начинала панически ёрзать на сидении, если поднимался ветер, и волны становились больше. Мне нравилось ходить под парусом, но только при самом слабом ветре.