– А ты еще не соскучилась здесь?

– Что ты. Я живу в предвкушении рая, который ты мне обещал, – наигранно произнесла она.

– Ах, Юлия, – с вожделением прошептал Тревор, усаживаясь на постель.

Он перевернул ее на спину, прижался лицом к груди, пытаясь при этом расстегнуть лиф.

Их прервал механический голос нейросети станции: «Доктор Гудчайлд, вас ждут в медицинском модуле».

Юлия недовольно закатила глаза.

– Ты разбудил меня две недели назад, а навестил всего пару раз.

– Брось, говоришь так, словно скучала по мне.

– Сплю и вижу, – язвительно шепнула Юлия в ухо Тревору, натягивающему на себя трусы. Другого он и не ждал. Страстная и стервозная она могла и послать, и тут же приласкать. Он обожал её и одновременно ненавидел.

Зеленый комбинезон обтянул его тело – он ненавидел, как подчеркивает его худобу. Молния взмыла вверх от пояса к шее. «Будто мешок для трупа».

Дверь в каюту беззвучно закрылась за спиной. Тревор свернул в коридор, ведущий к центральной оси. По мере продвижения его тело поднялось в невесомости. Из-за неподвижности оси притяжение в ней равнялось нулю.

Станция напоминала детскую пирамидку – центральный стержень с нанизанными кольцами модулей. Одно кольцо – один модуль. Грузовой, жилой, технический, один совмещенный из медицинского блока и рекреации, и последний – ближе всего к командному центру, – оперативный. В хвосте станции в отсеке для криостазиса спали шестьсот пассажиров. В случае аварии любой модуль можно было отстрелить – целиком или по частям, как потребует ситуация. И в каждом возможно прожить длительное время, даже если вся станция рассыплется на части. «Ковчег» был его творением. Он, как Бог, решал, кто достоин спасения.

На земле в пятнадцати бункерах компании «Гудчайлд Инк» остались почти триста тысяч человек, еще около тысячи спали на борту «Ковчега» и его брата-близнеца. Он спас от климатического катаклизма сливки общества – тех, кто мог заплатить за место в ковчеге, и тех, чьи мозги стоили дороже золота.

Тревор спас жизнь!

Но где-то в глубине, что не заполняли ни гордость, ни власть, за всеми этими мыслями, была только пустота.

Девять месяцев назад одно слово – «беременна» – превратило Тревора Гудчайлда в ходячий труп.

Он летел, перебирая руками по стальному канату в резиновой оболочке. Добравшись до нужного коридора, развернулся и полетел ногами вперед. Вскоре искусственная гравитация прижала его к полу.

В медицинском блоке пахло дезинфектором. Тревор мельком отметил, как Саркисян убирает аппарат УЗИ, а Дзянь возится со шприцем Аня сидела на кушетке, вытирая салфеткой гель с живота. Значит, все сделали без него.

Он знал ее с первого курса университета. И с тех пор никто не сместил ее с пъедестала идеала. Ни разу он не увидел на ее лице выражения злости или недовольства, только бесконечное терпение и понимание. Она никогда не лезла в чужие дела, но помогала, если просили. Неуемный и истеричный Тревор находил покой только рядом с ней. Но и Аня видела его сущность. И отказала ему, сказав, что недостаточно сильна справиться с ураганом, царящим у него внутри. И вышла замуж за пилота НАСА, а Тревор встретил Юлию.

Резкий свет ламп выбелил все лица до мертвенной бледности – даже Анино, обычно такое живое. Когда дело касалось Ани, Гудчайлд всякий раз забывал об этом.

– Все в порядке?! Ты такая бледная, Энн.

– Здесь все бледные, Тревор, – улыбнулась она, взяла в свои руки ладони Гудчайлда и положила на живот. – Он делает утреннюю зарядку, значит, всё, как всегда. Он сильный, – прошептала она, и ее голос прозвучал как издевательство.

Саркисян подошел к Тревору.