Он вывел на экран таблицу с расчетом ресурсов станции. До убийства не придется ждать несколько лет. Нет. До смерти Димы всего-то пара цифр, которые надо подправить.

Экран синим отблеском лег на его руки. Пальцы дрожали. Не от страха – от предвкушения. Он сжал кулак, чтобы скрыть тремор и растянул губы в зверином оскале. Он почти ощущал шприц в руке и движение поршня, впрыскивающего яд. На секунду палец завис над кнопкой клавиатуры. Тревор прислушался к тому, что говорил ученый, и что говорил человек. Ему показалось, они солидарны: изумительный эксперимент и прекрасная женщина в одном нажатии на кнопку.

Он вдавил подушечку пальца в пластик.

И вернул себе ощущение, что он – божество.

Смакуя вкус всемогущества, делая бесконечные расчеты в уме, Тревор дожил до дня родов. Даже нытье Юлии по поводу его отсутствующего «присутствия» не сбили с намеченного пути. Только первый крик новорожденного прервал мысли ненадолго.

Через три недели Тревор притащил себя на празднование рождения ребенка. Лишь за тем, чтобы никто потом не вспомнил, что он вел себя странно. Малыш лежал на руках у матери, завернутый в голубое одеяло, рядом сидел Дима, с его дурацкой улыбкой «я-отец». Тревор не сводил с них завистливых глаз. И это заметила Юлия.

– Гудчайлд, ты в них дыру протрешь. Ты здесь?

Он моргнул пару раз и тупо уставился на любовницу, потому что не слышал ее слов.

– М? – промычал он, задрав брови. И все же сообразил, что ответить: – Это просто эксперимент. Пытаюсь понять, что помогло Ане забеременеть.

– Ты знаешь…

Тревор ощутил знакомое раздражение, какое всегда испытывал в присутствии Юлии. Он сделал глоток, чтобы не задушить её здесь и сейчас. А она прижалась к его плечу грудью и злобно прошипела:

– Это не твоя семья. Не твоя женщина и не твой ребенок. И если ты не прекратишь мозолить о них глаза, следующие десять лет будешь мозолить правую руку! – Отстранившись, она мило улыбнулась. – Все видят, Тревор. Твое поведение оскорбляет меня.

– И потому ты решила выбить уважение шантажом. Очков тебе это не добавило, – надменно парировал он.

Улыбку стерло с лица Юлии. Она выплеснула мартини Тревору на грудь, но остальные не заметили, занятые матерью и малышом, так что Гудчайлд, посмеиваясь, взял салфетку и направился к Диме. Он кивнул в сторону двери, намекая, что хочет перекинуться парой слов.

Оставшись с соперником один-на-один в коридоре, он сказал:

– Дима, я согласился избавить тебя от необходимости погружаться в сон. Но вчера я еще раз все проверил.

Дима нахмурился.

– Ты же не хочешь сказать, что младенец увеличит нагрузку на систему?

– Младенец нет, но ведь он не всегда им будет. – Тревор спокойно вытирал футболку салфеткой. – Пока Аня кормит его, они одно целое, без проблем. Но начнется прикорм. У нас нет подгузников, а пеленки нужно стирать. Даже моя чертова футболка требует больше полутора тысяч литров воды на сорок четыре стирки. Вода, энергия, отходы – ты же знаешь, как это работает, дружище. – Он пристально посмотрел Диме в глаза, чтобы понять, как действуют на него доводы, и как дальше строить разговор. – Если ты сэкономишь ресурсы сейчас, то потом используешь их, когда малыш подрастет.

Дима скрестил руки на груди и уставился в пол, поджав губы. Тревор сжал челюсти, осознавая до какой степени ненавидит этого русского «Кена». Тревор прекрасно знал, что женщин его внешность не привлекает, и всегда тяготился этим.

Тревор увидел, как плечи Димы опустились. Наконец-то.

– Хорошо. Что ты предлагаешь?

– То, о чем мечтал не один папаша на свете. Пропустить пеленочный период с какашками и срыгиваниями. Я подниму тебя к моменту, когда малыш начнет ползать.