Социальная эпистемология Бурдье утверждает принцип тесного взаимодействия агентов с их собственной практикой, который даже вербальные утверждения габитусов переводит в институциональные факты:

«Агенты в некотором роде скорее натыкаются на собственную практику, чем выбирают ее свободно или подталкиваются к ней путем механического принуждения»[113].

«Когда речь идет о социальном мире, то говорить авторитетно – значит делать: если, например, я авторитетно заявляю, что социальные классы существуют, я в значительной степени способствую тому, чтобы они существовали»[114].

Таким образом, Пьер Бурдье совсем неожиданно вернул нас к вроде бы давно отвергнутому гносеологическому принципу «тождества бытия и мышления»: все то, что существует в головах социальных мыслителей, существует и в реальной действительности! Таков парадоксальный социально-эпистемологический мир постструктурализма, в лабиринтах которого любому другому мыслителю (кроме самого постструктуралиста), очевидно, будет легко заблудиться.

Постмодернизм – еще одно «радикальное» социально-эпистемологическое учение, в основном представленное французскими философами: Ж. Бодрийяром, Ф. Лиотаром, Ж. Делезом, Ф. Гваттари, Ж. Дерридой и др.

Отправной пункт постмодернистской социальной эпистемологии – идея фрагментарности, разобщенности, относительности социального знания; ни один субъект не в состоянии собрать это знание в единое целое.

«Согласно постмодернизму, все знание вырастает из ограниченных, относительных позиций или перспектив познающих субъектов. Ни одна из них не может быть привилегированной, т. е. более истинной, чем другие, а значит, нет и не может быть места для универсальных познавательных систем. Те же, кто претендует на них, наделяют свои точки зрения явно инородной, уже не познавательной силой, например, силой власти, силой давящего авторитета, но не истины, а вернее, поиска и жажды ее. Разнообразие жизни постигается только разнообразием (позиций, углов зрения, субъектов) познания»[115].

В результате постмодернисты отрицают возможность конструирования как какой-то объективной социальной эпистемологии: для них вся социальная эпистемология субъективна, существует множество разных, не сводимых друг к другу социальных эпистемологий («плюрализм эпистемологий»), которые ведут к тому, что сама эпистемология становится «игрой» в различные смыслы и значения, их бесчисленным свободным «конструированием», – и не более того.

«В постмодернистской социокультурной ситуации и познавательная деятельность часто трактуется как открытое пространство бесконечных трансформаций и интерпретаций. В свете этого социальное познание понимается как действия индивидов по конструированию различных миров из множества элементов, включенных в различные виды практики, эти действия не регламентируются ничем, кроме коммуникативных связей. Интерес к универсальным законам вытесняется интересом к отдельному и особенному. Так как постмодернистское мировоззрение иначе определяет место человека в мире, оно обладает более слабыми предсказательными возможностями, чем каузальное, и оно не нацелено на поиск общих безусловных исторических законов, а дает лишь контуры объяснений, которые тоже историчны и случайны. Постмодернист не спрашивает: «Истинно ли это?»; он задает вопрос: «Какое это имеет значение?»»[116].

Плюрализм социальных эпистемологий в постмодернизме, следовательно, ведет и к плюрализму «социальных истин» и релятивизации понятия истины в целом. «Истиной может быть все, что имеет какое-либо значение для утверждающего что-либо», – таков завершающий эпистемологический пункт постмодернизма.