исследуемых им социальных явлений и фактов. Именно это переживание, согласно немецкому философу, позволяет ученому, изучающему подобные явления и факты, возвыситься до их герменевтического постижения, а если быть совсем точным, до понимания их. «Понимание» – это высшая ступень познания, а «объяснение» (в том числе «научное объяснение») Дильтеем истолковываются как предварительные (предшествующие «пониманию») ступени философского постижения социальной реальности.

Но позицию Дильтея нельзя также трактовать примитивно – будто он требовал какого-то мистического вчувствования в социальную реальность, как прошлую, так настоящую и будущую. Наоборот, он призывал к единству как субъективного, так и объективного в социальном познании, результатом которого должно было стать «герменевтическое знание».

Российский философ А.Ф. Зотов иллюстрирует позицию Дильтея следующим размышлением:

«Историк вовсе не должен стремиться к простому описанию индивидуальных событий (к чему, кстати, призывали и неокантианские приверженцы идеографического метода – ведь без «отнесения к ценностям» не могло образоваться никаких понятий исторической науки); он стремится к общему пониманию событий и процессов. Об этом свидетельствуют и такие понятия, как «средневековое общество», «национальная экономика», «революции Нового времени». Даже когда историк занимается биографиями, тогда в роли сырого материала выступают события или документы (письма, воспоминания, дневники, сообщения современников и пр.). К примеру, историк хотел бы понять Бисмарка как великого политического деятеля, – что оказывало на него влияние, что было для него значимым, к каким целям он стремился и почему именно к ним; кто и почему был его союзником и противником, как он использовал сложившиеся условия или мог их изменить в своих интересах; почему в Пруссии и Европе сложились такие условия; какое значение имело государство в этой стране, и чем оно отличалось от других европейских странах, и т. д. и т. п. Для всего этого ему, историку, и нужны общие понятия. Поэтому задача не в том, чтобы каким-то образом «слиться» с Бисмарком психологически, «идентифицировать» с себя с ним как с личностью: историк, который хотел бы «разобраться» с Бисмарком, обязан изучить и государственную структуру Пруссии, и состояние ее хозяйства, и особенности и традиции внешней политики, и расстановку сил в Европе и в мире, и конституцию страны, и особенности религии, и многое, многое другое. Понимание исторической личности предполагает «опосредование» этого «общего знания»»[108].

В своей значительной части идеи герменевтики оказались подхвачены социальной феноменологией – социально-философским учением, основателем которого принято считать австрийского философа и социолога Альфреда Шюца (1899–1959). У своего соотечественника, выдающего представителя феноменологии, Эдмунда Гуссерля, Шюц позаимствовал идею жизненного мира, и именно она стала центральной идеей социально-феноменологической концепции Шюца.

Жизненный мир – это сфера непосредственного, рефлексивного, интуитивно переживаемого жизненного опыта, который формируется и закрепляется на уровне здравого смысла. Другое важнейшее понятие феноменологии Шюца – понятие «повседневность» как напряженное, лишенное всякого сомнения внимание к жизни, предполагающее целостное «Я», и выдвижение разнообразных проектов воздействия на окружающую личность среду[109].

Собственная биография индивида конструирует, согласно Шюцу, его особенный «жизненный мир», его биографическую среду, где собственное «Я» индивида оказывается центром познающей перспективы, организующей каждый акт понимания и каждую интерпретацию внешнего факта. В результате не существует всеобщего познания социальной реальности, знание о ней оказывается