Но ночи… Ночные часы принадлежали «Росинке». В глухом углу своей казармы, за фальшивой панелью, скрывающей нишу в стене, Элиас возился с устройством. Он добился стабильного свечения! Маленький кристалл, не скованный жаждой разрушения, отдавал свою энергию ровным, теплым, почти одушевленным светом. Светом, который не слепил, не жёг, а лечил душу. При этом свете он читал уцелевшие страницы трактата Вейна, чертил эскизы мирного применения кристаллов – компактные генераторы для освещения бедных кварталов, эффективные насосы для чистой воды, двигатели для воздушных такси…

Этот хрупкий островок надежды просуществовал тридцать семь секунд.

Тихий, но отчетливый ЩЕЛЧОК, похожий на ломающуюся кость. Свет «Росинки» погас, как угасшая звезда. Элиас с трепетом вытащил кристалл. Сквозь его еще теплую, прозрачную толщу зияла черная, паутинообразная трещина. Он сжал осколки в кулаке, ощущая, как острые края впиваются в ладонь, смешивая боль с гневом и горьким отчаянием. Почему?! Почему они разрушаются, когда служат не разрушению, а свету?!

И тут, как удар молнии в сознание, всплыли строки из запретных, полуистлевших записей Альберта Вейна, найденных в архивах Академии (Глава 2), строки, которые он тогда счел мистическим бредом:

«Голубые кварцы суть не батареи, но резонаторы Воли. Энергия их – отражение намерения оператора. Насилие, страх, жажда разрушения – калечат их тонкую структуру, делают ломкими, ненасытными, взрывоопасными. Жажда жизни, созидания, света – питает их силу, но… требует абсолютной чистоты сердца и ясности цели, столь редкой в нашем раздираемом противоречиями мире. Осторожно, ибо кристалл отражает истину владельца. Он лжет лишь тому, кто лжет себе самому».

Элиас смотрел на мертвые осколки в своей окровавленной ладони. Значит, я лгу себе? Или… мир вокруг слишком грязен, слишком пропитан ложью и насилием, чтобы выдержать чистый свет?

– Верн! Немедленно к выходу! Комиссар Вейсс. Приказ. Срочно. – Капрал с механической рукой стоял в дверях казармы, его лицо было каменным, но в глазах мелькнуло что-то… похожее на жалость.

Кабинет Вейсса в штабном крыле Ордена Семи Зубьев был воплощением аскетичного ужаса: голые стальные стены, холодный пол, металлический стол и один стул. Ни ковра, ни картин, ни личных вещей. Только сейф, вмурованный в стену, с массивной дверью, испещренной непонятными символами. На столе лежал чертеж.

Элиас похолодел. Это был схематичный, но узнаваемый эскиз «Росинки». Неполный, без ключевых элементов схемы стабилизации… но суть была ясна. Начертано уверенной, профессиональной рукой. Не его. Тот, в плаще?

Вейсс сидел за столом, кончики его длинных пальцев сложены домиком. Его тонкие губы растянулись в ледяной, беззубой улыбке.

– Интригующая… игрушка, юный Верн. Поистине… гуманное применение кристаллической энергии. Неожиданно. Просветляюще. – Он встал, бесшумно подошел к сейфу. Его пальцы быстро, точно пробежали по кодовым клавишам. Дверь открылась без звука. – Орден… мог бы проявить определенную… снисходительность. Закрыть глаза на этот ваш… технический досуг.

Из недр сейфа он извлек предмет, завернутый в черный бархат. Ткань соскользнула, открыв взору артефакт.

Бронзовый диск, размером с десертную тарелку. По его краю шли сложные, незнакомые Элиасу руны, будто выгравированные не рукой человека, а лучом энергии. В центре диска, в идеально подогнанной выемке, сиял крупный голубой кварц. Но не просто кварц. Он был абсолютно чистым, без единого изъяна, и светился изнутри не статичным светом, а пульсирующим, живым сиянием, переливающимся всеми оттенками синего и фиолетового. Это был тот самый артефакт, изображение которого он видел в архиве Дирка! «Ключ Вейна»!