– Мало того, – продолжал подливать масла в огонь Жорж, – некоторые ещё и птичек едят.

Этому заявлению Брунгильда и Клотильда, вскормленные в своём Котомирье целебным нектаром, отказались верить наотрез, заявив, что такого просто не может быть.

– Успокойтесь, девочки, – решил утешить их я. – Мы, к счастью, к таким экземплярам не относимся. Хотя, те, которые прибегают к подобным методам пропитания, делают это не от хорошей жизни, и их тоже можно понять.

В этот момент появился, наконец, Серж, в сопровождении весьма своеобразной личности. Это был кот Диоген, который внёс абсолютно неподражаемый местный колорит в нашу городскую компанию.

Вообще-то, как мы позднее узнали, изначально у него было более прозаическое имя, назвать которое Диоген категорически отказался, мотивируя тем, что это не имеет никакого значения. Своё же нынешнее имя он торжественно присвоил себе сам, в честь Диогена Синопского, который жил ещё до нашей эры и практиковал крайний аскетизм, проживая, по преданию, в бочке.

Наш новый знакомый, подобно древнегреческому тёзке, добровольно отказался от домашнего уюта и прочих благ цивилизации и тоже поселился в старой дырявой бочке, брошенной кем-то на окраине деревни. Диоген гордо именовал себя гражданином мира, или «космополитом», правда, слово это он произносил на разные лады, то «космосполитом», а то «комсополитом», вариаций было множество.

Однако некоторые слабости не были чужды и ему, поэтому, проголодавшись, он шёл перекусить домой, а, насытившись, снова гордо удалялся в бочку, демонстрируя тем самым свою полную независимость.

Внешний вид у Диогена был, мягко говоря, не очень презентабельный. Было заметно, что он не слишком заботится о своей внешности, считая это пережитком прошлого. Шерсть на нём висела клочками, а кое-где и вовсе свалялась в колтуны, но всё это были сущие пустяки по сравнению с широтой его души.

Наружная оболочка, по мнению Диогена, не представляла никакого интереса и служила лишь для защиты от холода. Главным же являлось то, что находилось внутри. Всё духовное он ценил гораздо выше материального. Спустя некоторое время, я понял, что только в таких безмятежных просторах и способен зародиться столь широкий душевный размах.

***

Диоген был готов в любую минуту дня или ночи прийти на помощь, причём ему было совершенно неважно, нуждался кто-нибудь в этой помощи или нет. Он просто помогал и всё, без лишних вопросов. Бывало, он будил нас по нескольку раз за ночь, и с выражением тревожной озабоченности спрашивал, не требуется ли его помощь.

Такое излишнее рвение поначалу несколько утомляло нас, но понемногу мы привыкли и перестали так нервно реагировать. В конце концов, выспаться можно было и в любое другое время. Долго сердиться на Диогена было совершенно невозможно, настолько он был непосредственный и открытый. А все излишества происходили, несомненно, от широты его души.

Ещё одной отличительной чертой Диогена являлась особая витиеватость его речи, обогащённая множеством ярких образных выражений. Мысли свои он формулировал довольно сумбурно, и на первых порах нам с большим трудом удавалось понять его. Казалось, что некоторые части предложений куда-то исчезали загадочным образом, а их место занимали слова и фразы, заимствованные совсем из другого текста.

Помню, как-то мы отдыхали в беседке, и Брунгильда попросила меня что-то принести. Мне было лень идти, и я сказал, что схожу позднее. Диоген решил сделать мне замечание, и произнёс незабываемую фразу, которую мы ещё долго вспоминали потом и при каждом удобном случае вставляли её в свою речь.