– Артём! – позвала я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Он прибежал с игрушечной ракетой в руках, глаза сияли – в своём воображении он уже был где-то между Марсом и Юпитером.

– Да, бабуль?

– Почему ты не доел? – я указала на бутерброд.

Он пожал плечами с той беззаботностью, которая возможна только в сытом, защищённом детстве.

– Не хочу больше. Можно выбросить?

Моё сердце сжалось. Нет, я не злилась на него – как можно злиться на ребёнка, который никогда не знал голода? Который не стоял в очередях за хлебом в морозный день, не пересчитывал копейки, не плакал от пустоты в желудке?

Я смотрела на его чистое лицо и видела другие лица – истощённые, с запавшими глазами. Лица моего детства, лица послевоенных лет.

– Нет, малыш, – мягко сказала я, забирая тарелку. – Хлеб выбрасывать нельзя.

Я разрезала бутерброд на маленькие кусочки и выложила на блюдце.

– Давай покормим птиц? Они будут рады.

Артём просиял – для него это было приключением. Для меня – способом не выбрасывать хлеб.

Мы вышли на балкон. Воробьи слетелись мгновенно, наполнив воздух радостным чириканьем. Артём смеялся, наблюдая за их суетой.

– Бабуль, а почему нельзя выбрасывать хлеб? – спросил он, когда последние крошки исчезли в маленьких клювах.

Я погладила его по голове, чувствуя под пальцами мягкие волосы – такие же, как у маленькой Кати когда-то.

«Ты даже не знаешь, что это – ждать хлеба. Ты не знаешь, что такое очередь. А я – знаю. И потому ты ешь. Хоть понемногу. Но с благодарностью.» Я не говорю это вслух. Только глажу его по голове.

– Хлеб, Тёмушка, – это не просто еда. Это труд многих людей. Это… уважение к прошлому.

Он кивнул, не понимая до конца, но принимая. И я подумала – может, в этом и есть моя главная задача? Не просто кормить и одевать, но передать что-то важное, что связывает поколения невидимой нитью.

Вечером, когда я готовила ужин, Артём внезапно ворвался на кухню с выражением настоящего отчаяния на лице, словно случилась катастрофа планетарного масштаба.

– Бабушка! У нас интернет тормозит! Я не могу мультик смотреть! – он потряс планшетом перед моим лицом, как будто это могло исправить ситуацию.

Я вытерла руки о передник и посмотрела на него – раскрасневшегося, с дрожащей нижней губой. Такое горе, такая трагедия. Усмехнулась – не зло, а как-то грустно.

– И что же мы будем делать без мультиков? – спросила я, помешивая суп.

– Это нечестно! – продолжал возмущаться Артём. – Я хотел посмотреть про космос, а он загружается и загружается, и ничего не показывает!

Мои мысли унеслись далеко-далеко, в холодную зиму семьдесят девятого. Тогда мы жили в старом доме с печным отоплением. Морозы стояли такие, что птицы замерзали на лету. Электричество отключили на неделю – авария на подстанции. Мы сидели при свечах, закутавшись во все одеяла, которые нашлись в доме. Вода в ведре покрывалась коркой льда к утру.

– Ютюб у них тормозит, – пробормотала я, глядя в окно на современный район с яркими огнями. – А без него – конец света.

– Что, бабуль? – Артём поднял на меня недоумевающий взгляд.

– Говорю, что у нас в детстве и без света было. И без воды. И ничего – выжили.

Он смотрел на меня так, словно я рассказывала о жизни на другой планете. Для него мир без интернета был непостижим, как для меня когда-то – мысль о том, что в каждом доме может быть телефон.

– Без света? А как же телевизор? – серьезно спросил он.

– Какой телевизор, Тёмушка? – я рассмеялась, вспоминая наш первый черно-белый "Рекорд", появившийся, когда мне было уже четырнадцать. – Мы книжки читали. При свечах. А зимой на печке грелись.

Его глаза округлились от удивления, словно я описывала жизнь пещерных людей.