Мы переглянулись. Кажется, «незавершенный гештальт» нашего Васи начинал приобретать вполне конкретные, хоть и совершенно абсурдные очертания. Вечерняя проверка прошла как в тумане. Я смотрел на вертухаев и думал: вот вы нас считаете, а одного-то, самого интересного, и не видите. А он тут, с нами. Наш собственный, персональный покойник. И, похоже, с большими проблемами личного характера.

Глава 4

Неудобная Проблема Новопреставленного

Этот карамельный вздох, такой отчетливый и тоскливый, повис в нашей камере, как топор палача над плахой. Мы, трое старых арестантов, переглянулись, и в глазах каждого, даже у обычно непробиваемого Эдика, читалось одно и то же: «Влипли». Влипли по самые уши в историю, из которой так просто не выпутаешься. Одно дело – призрака обнаружить, другое – понять, что у этого призрака, оказывается, имеются претензии интимного характера.

– М-да, господа присяжные заседатели, – протянул я, когда молчание стало совсем уж неприличным. – Картина Репина «Не ждали», только в нашем случае, похоже, «Приплыли». И что прикажете с этим… э-э-э… фантомным либидо делать?

– Либидо – это по Фрейду, – немедленно встрял Лёва Философ, поправляя очки, будто они мешали ему видеть всю глубину проблемы. – Подавленное сексуальное влечение, не нашедшее выхода при жизни, сублимируется в посмертное беспокойство. Классика жанра. Бедный юноша, жертва репрессивной пенитенциарной системы и, возможно, собственного пуританского воспитания.

– Какого такого пуританского? – взвился Эдик. – Он же зэк, хоть и молодой! Какие там пуритане! Просто… нэ успел, да? Вах, жалко парня! Я в его годы уже…

И Эдик привычно завел было свою шарманку о том, сколько сердец он разбил и сколько крепостей взял, но даже он как-то сник под тяжестью момента. Одно дело – хвастать перед живыми, другое – перед тем, кто уже никогда не сможет проверить твои байки.

Кодя Пыжов сидел бледный, как тюремная стена, и мелко крестился под своей телогрейкой.

– Грех все это, Арсений Петрович, – прошептал он. – С покойниками о таком… Это ж… срамота! Нас за это Господь накажет! Или начальство… если узнает, что у нас тут… притон с духами!

– Начальство нас и так каждый день наказывает, Кодя, одной баландой, – отрезал я. – А Господу, думаю, сейчас не до нас, у него и без нашей камеры дел по горло. Вопрос в другом: что с этим Васей делать? Он же теперь от нас не отстанет. Будет тут вздыхать и карамелью вонять, пока мы сами в призраков не превратимся от его тоски.

Мы снова попытались «поговорить» с Васей. Методика уже была отработана: вопросы – и реакция в виде толчков кружки или изменения температуры в углу.

– Вася, – начал я, стараясь придать голосу отеческую строгость, которой у меня отродясь не было. – Ты из-за баб маешься, правильно мы поняли?

Кружка на столе подпрыгнула так, будто под ней взорвалась петарда. Чифирь снова пошел гулять по столешнице.

– Ясно, – крякнул Эдик. – В точку. Нэ было у парня этого, как его… опыта! Ни разу! Ай-яй-яй, какая трагедия!

Лёва кивнул с видом эксперта.

– Отсутствие эмпирического познания в сенсуальной сфере, – заключил он. – Это может стать серьезной психотравмой, даже для астрального тела. Ему необходимо закрыть этот гештальт.

– Закрыть – это как? – не понял я. – Справку ему выписать, что ли? Мол, «прослушал теоретический курс, в практических занятиях не замечен»? Или нам тут ему… бордель организовать? С призрачными жрицами любви?

Эдик оживился.

– А что, Сэня-джан! Идея! Мы бы ему таких историй нарассказывали, он бы там, на том свете, первым парнем стал! Я бы ему про мою Амалию… как мы с ней на сеновале… семь раз за ночь!