Начать решили на следующий день, после утренней проверки, когда основная масса тюремной жизни затихает до обеда. За окном все та же серая пастораль, только ветер сменил направление и теперь завывал в щелях так, будто тоже решил поучаствовать в нашем консилиуме, добавляя трагизма.

– Ну что, господа профессора, – хмыкнул я, когда дверь за вертухаем в очередной раз брякнула замком. – Приступим к сеансу одновременной игры с потусторонним разумом. Кто первый желает блеснуть эрудицией перед нашим невидимым слушателем?

Лёва Философ откашлялся, поправил очки и принял позу лектора у невидимой кафедры.

– Итак, молодой человек, – начал он, обращаясь к пустому углу, где, по нашим прикидкам, локализовался Вася. – Прежде чем мы перейдем к прикладным аспектам интересующего вас вопроса, необходимо заложить прочный теоретический фундамент. В основе всего, как известно, лежит инстинкт продолжения рода, биологический императив, заложенный в нас самой природой… или, если хотите, Абсолютом. Фрейд, как вы, несомненно, знаете… хотя, откуда вам знать… так вот, Зигмунд наш Яковлевич утверждал, что либидо есть первичная энергия, движущая сила…

Вася, похоже, от такой научной атаки впал в ступор. Даже привычный карамельный запах в углу как-то поблек. Кружка на столе стояла не шелохнувшись.

– Лёва, ты его сейчас в кому вгонишь, только уже в загробную, – не выдержал я. – Попроще нельзя? Без этих твоих абсолютов и императивов. Парень, может, и слова-то такого «либидо» не слышал. Ему бы… на пальцах.

– На пальцах – это ко мне! – тут же встрепенулся Эдик Грузин, отталкивая Лёву от воображаемой трибуны. Его глаза горели комсомольским задором. – Слушай сюда, Вася-джан! Все эти императивы – это для зануд! Главное – это огонь в крови и чтоб… э-э-э… инструмент был наготове! Вот я, когда был молодой, как ты, даже моложе… я одну девушку встретил, звали ее… э-э-э… Лейла! Черкешенка! Глаза – как два озера, а фигура – амфора! И вот мы с ней пошли в горы… звезды, луна…

И Эдик пустился в такие дебри своих эротических фантазий, что даже я, старый циник, заслушался. Там были и горные ручьи, и шашлык под звездами, и страстные признания, и такие акробатические этюды, что любой цирк позавидовал бы. Рассказывал он сочно, с кавказским темпераментом, активно жестикулируя и иногда даже подвывая от избытка чувств.

В углу, где обитал Вася, заметно похолодало. Кажется, наш студент был не то чтобы напуган, но определенно озадачен таким напором.

– Эдуард Арчилович, – встрял Кодя Пыжов, который до этого сидел тише воды ниже травы, только губы поджимал. – Вы бы хоть… поосторожнее с выражениями. Он же… ну… неопытный. А вы ему сразу – горы, амфоры… У него ж там… э-э-э… астральное тело может не выдержать такого накала страстей! И вообще, это все… грех великий! И болезни всякие бывают! Даже… даже не знаю, бывают ли они у духов, но на всякий случай…

– Какие болезни, Кодя?! – взревел Эдик. – Ты о чем?! Я ему о высоком чувстве, о поэзии тэлесных отношэний, а ты – про болезни! Тьфу на тэбя!

Пока они препирались, я заметил, что Кодя как-то особенно нервно поглядывает на дверь и на свою «заначку» под полом. Ага, значит, сегодня «день X». Или «час Ч». Ожидается поступление «витаминов для души». Это объясняло его повышенную нервозность – боялся, что наши громкие «лекции» привлекут нежелательное внимание.

– Тихо, профессора, – сказал я. – Перемена. Студенту надо переварить полученную информацию. А нам, кажется, скоро предстоит лабораторная работа по другому предмету. Кодя, все по плану?

Кодя вздрогнул, кивнул и снова уставился на дверь, как кролик на удава.