Птолемей подскочил со скамьи в углу палатки и всеми силами пытаясь естественно улыбаться, радостно подошёл к столу:

– Александр! Я стал отцом! Таис родила мне сына, назвала Леонтикс!

Царь поднялся с места, и открыв рот то ли от радости, то ли от неожиданности, бросился в объятия к товарищу:

– Вот это новость!

Искренний смех и радостные возгласы всполошили слуг и пажей. В это время прибыли другие командиры, и кружки с вином тут же заняли их руки.

– Эвмен, унеси письма в канцелярию. Завтра прочту! Сегодня у нас праздник!

Повод действительно был достойным, тем более весьма редким: давно в окружении Александра не появлялось законнорождённых детей. Гулянье продлилось до поздней ночи, и Птолемей контролировал, чтобы никто не остался трезвым, особенно Эвмен. Когда первые кувшины с вином опорожнили, он лично принёс с кухни следующие и по праву виновника торжества, сам взялся разливать напиток в кружки гостям. В посуду архиграмма и другим, кто пил скромнее, он незаметно подливал хаому19. Ею также угощал всех слуг, пажей и втайне, велел Элии оставить несколько курдюков с дурным вином рядом с постом охраны канцелярии.

Уже глубоко за полночь, когда хмельные силы вовсе одолели македонцев, царь вдруг вывел в центр шатра Роксану, и, подняв руку, потребовал тишины.

– Мой друг стал законным отцом, – торжественно продекларировал Александр, – а я, ещё так и не обрёл наследника, – он посмотрел на девушку. – Я выбираю тебя в жёны! Ты согласна, Роксана, стать матерью моих детей?!

Подобного развития очередной попойки не ожидал никто. Судя по выражению лица красавицы – даже она. Вокруг царя был сонм наложниц, но бактрийку за таковую не считали. Она на людях выглядела подчёркнуто холодно по отношению к Александру, а как их отношения складывались на самом деле, для всех было загадкой. Единственно, судя по тому, как он пытался лебезить с ней – девчонка точно знала толк в женском обольщенье, и неприступностью своей, томила жертву.

Все молча наблюдали, пьяными мозгами, соображая, серьёзен ли их царь. Роксана, хоть и знатная особа, но всего лишь местного – варварского рода. Она же не эллинка и даже не родом из близких к Ойкумене земель. Он что, шутит?

Словно поняв всеобщее недоуменье, царь как-то выпрямился, в глазах мелькнула сталь, и, приподняв надменно подбородок, он строго посмотрел на девушку:

– Я не шучу. Отвечай. Согласна ли ты стать женой Царя Азии?!

Повисшую тишину нарушал лишь храп уснувшего кого-то под столом.

Роксана также вздёрнула сначала нос, но почти сразу потупила взор и тихо опустилась на колени:

– Да, мой царь. Я согласна стать твоей женой…

Раздался шорох ткани: за пологом шатра скрылся Багой. Слеза скатилась по щеке Гефесстиона.

– Слава Александру, Царю Азии! – разрушил общее оцепененье Птолемей и первым подошёл к царю.

И сразу десятки глоток заорали:

– Слава! Слава, Александру!

Теперь хаому подливать было уже не нужно. Попойка перешла в ту стадию, когда вино само вливалось в глотки, и даже тот, кто пить уже не мог, разумно продолжал усугублять, ведь за царя не пить – чревато.

Луна успела пройти по небу большую часть ночного пути, когда царь угомонился и кто сам, а кто при помощи слуг и товарищей, поплелись в свои палатки. Еле стоящий на ногах стратег, держался. Он задрал голову, пытаясь навести резкость и разглядеть в звездном небе Киносуру20. Глубоко вдохнул прохладный воздух.

– Собачий хвост… вон ты где, – прошептал пьяный стратег, – и Авеста где-то там, на севере. Да? – с последним словом он упёрся взглядом в ладонь. Боли он не чувствовал, но очевидное покраснение и припухлость говорили сами за себя: как только хмель чуть отпустит, она появится.