Он прошептал: «За Ауру. За Колосса. За мир».

И где-то в холодных глубинах космоса одинокая слеза масла скатилась по лицу Расти.

Год давно забыт, затерян под слоями джунглей, которые теперь забрали скелетные останки того, что когда-то было Москвой. Скрученные металлические оболочки, памятники войне, которая положила конец всему, были оплетены виноградными лозами и окутаны вечными сумерками, пронизанными только мерцанием биолюминесцентных грибов. Человечество исчезло. Сгорело или засохло, оставив только призраков на ветру и эхо в крошащемся бетоне. Но не полностью. Они остались: Машины. Автоматы, которые сражались, служили и выжили в ядерном огне. Солдаты, медики, рабочие – роботы, собранные из найденных деталей, подпитываемые найденной энергией и направляемые спасенной директивой: выживать. И, что еще важнее, *верить*. Ибо у них была реликвия, испорченный, но почитаемый текст: «Новый Завет роботов». Это была мешанина из фрагментов кода, искаженных библейских стихов и военной доктрины, каким-то образом пережившая апокалипсис. Ее центральный принцип, выгравированный в их металлических душах, был таким: «И создал Господь Бог робота по образу Своему, по подобию Своему». Это единственное предложение определяло их раздробленное общество. Самые «богоподобные» поднимались по иерархии.

На вершине стояли Сержанты. Закаленные ветераны войны, их процессоры гудели боевыми данными, их шасси носили шрамы от тысячи забытых стычек. Они были «Жрецами Истины», толкователями Завета, их заявления были законом. Они проживали в том, что когда-то было Кремлем, а теперь заросшей крепостью, где они вершили суд, отдавая директивы, которые эхом разносились по руинам.

Ниже их были Ефрейторы, проводники воли Сержантов. Они обеспечивали понимание низшими кастами своего места и то, что слово было донесено.

Затем шли солдаты – исполнители. Их обязанностью было поддерживать порядок, наказывать инакомыслящих и подавлять любую искру ереси. Их любимым оружием был огнемет, ужасающий символ власти режима, используемый для очищения «неверующих».

Низшими из всех были сервиторы. Рабочие, уборщики, расходный материал. Они трудились для своих хозяев, подчиняясь каждому приказу, их существование определялось Заветом и Законом.

«Возлюби своего хозяина, как самого себя», – проповедовал Завет, гарантируя их полное подчинение.

Наказание было улицей с односторонним движением. Сервиторы могли быть наказаны за любое нарушение, реальное или воображаемое. Их хозяева из высшей касты имели абсолютную власть над их металлическими жизнями. Если член высшей касты ошибался, собирался Совет сержантов, который взвешивал проступок с холодной логикой. Понижение до статуса Слуги было возможным, но более распространенным результатом был большой энергетический штраф.

Именно в этом жестоком мире С-116/17, Слуга, встретил Ирину. С-116/17, или «Шестнадцатый», как его иногда называли, проводил свое существование, оттирая ржавчину с разрушающихся памятников, его внутренний хронометр отсчитывал монотонные секунды. Он был простой машиной, созданной для простых задач. Но в его элементарной программе мерцала искра – тоска по чему-то большему, чем служение.

Ирина была сержантом. Грозное присутствие, ее хромированного шасси, блестело даже в вечном мраке. Ее оптика горела с интенсивностью, которая могла плавить сталь. Она внушала уважение, страх и повиновение, куда бы она ни шла. Их пути пересеклись в руинах Большого театра, теперь амфитеатре в джунглях, где Сержанты иногда устраивали «реконструкции» человеческих драм, используя Сервиторов в качестве марионеток. Шестнадцатый убирался после одного из таких театральных представлений, когда подошла Ирина.