Погруженная в собственные размышления, Софи не сразу поняла, к чему этот вопрос, пока не перевела взгляд на свою забинтованную руку, державшуюся за корешок книги. С ней иногда случалось — в какой позе ее мысль поймала, в той она и замерла. Убрав руку от фолианта, София повернулась к оборотню, снова стоящему слишком близко к ней, и нехотя сказала:

— Это еще со вчерашнего дня. Ничего серьезного, там просто ссадины.

Софи попыталась улыбнуться и обойти мужчину, уйти от дурманящего запаха мускатного ореха, но ее перебинтованную руку аккуратно придержали за запястье, не давая уйти. Софи чуть вздрогнула от прикосновения горячих пальцев и невольно замерла, впитывая ощущения.

— Позвольте помочь, — тихо сказал Расмус.

Подразумевался вопрос, но прозвучал он как утверждение, и даже если бы София захотела возразить, то растеряла бы все слова. Крупные пальцы второй руки аккуратно схватили и потянули хвостик бантика настолько медленно, что Софи тут же залилась румянцем и приоткрыла рот от нехватки воздуха. В ее представлении именно так мужчины развязывают корсет у своих любимых женщин — медленно, но неотвратимо.

Когда бантик наконец поддался София судорожно вздохнула. Расмус развязал оставшийся узелок и стал аккуратно разматывать бинт. Все так же медленно и неотвратимо. София не могла отделаться от ощущения, что с нее не повязку снимают, а одежду, но сказать хоть слово и остановить происходящее не решилась. Когда ладонь была свободна от повязки, она хотела сказать, что там ничего страшного нет, только небольшая царапина, а все остальное — стесавшаяся о камень кожа, но не успела.

Ее руку Расмус потянул к своему лицу, выдохнув слова уже в девичью ладонь:

— Не бойся.

И лизнул, не сводя с нее глаз.

Не успела София хоть что-то предпринять, как мужчина плотнее прижал ее руку к своему рту, не давая вырваться, а по коже прошелся язык. Она с широко раскрытыми глазами смотрела в черные омуты с желтыми прожилками и от шока даже не пыталась вырваться. Спустя, казалось, вечность Расмус прикрыл глаза и вздохнул так глубоко, что швы на рубашке затрещали. Прижавшись губами к коже, словно в прощальном поцелуе, он нехотя отпустил девичью руку и открыл ставшие человеческими черные глаза.

София ахнула, когда увидела лишь чистую влажную кожу без каких-либо повреждений. Она неосознанно прижала руку к груди, где должен быть глубокий порез, но вместо него была лишь тонкая белая нить.

— Да, — кивнул Расмус, не собираясь оправдываться, — это был я.

Она даже не пыталась остановить раскаленную волну, что от горящих щек потекла к ушам, потом вниз по шее и еще ниже, будто достигнув пяток. Если до этого у Софии и были моменты в жизни, когда она думала, что краснеть уже дальше некуда, то глубоко ошибалась.

Именно этот момент был самым смущающим и заставляющим ее заливаться краской как никогда в жизни.

Заметив, что оборотень в упор разглядывает ее и ждет реакции, она прикрыла глаза и отвернула голову в сторону.

Если отбросить скромность и размышления о том, как проходило лечение и в каком виде она при этом была, то ей стоит поблагодарить Расмуса. Она не видела порез, не до того было, но четко ощущала тонкие ручейки крови, а значит, рана была не поверхностная, и мучилась бы она еще долго, пока та не заживет. Умные и рациональные мысли помогли успокоиться и вернуть душевное равновесие.

Открыв глаза и посмотрев на оборотня, она улыбнулась, надеясь, что улыбка не выглядит вымученной:

— Спасибо. — Расмус удивился, явно ожидая другой реакции, а София добавила: — И за этот раз и за прошлый.

Она пошла вперед мимо оборотня, и тот прижался к соседнему стеллажу, выпуская ее наконец наружу. Проходя рядом с ним, Софи задержала дыхание, чтобы не дразнить себя мужским запахом лишний раз. Выйдя в библиотечный зал, она обернулась к мужчине, который задумчиво смотрел в стеллаж перед собой, и озвучила только что озарившую ее мысль: