Расмус заметил, что София очень много внимания уделяет запахам. Стоя между стеллажей и думая, какую книгу выбрать следующей, она прижимала край уже изученной к подбородку и тихо вдыхала ее запах. На ужине, прежде чем сделать глоток чая, она всегда вдыхала его аромат и только потом пила.

Правда ела она мало, на что Расмус неодобрительно хмурился — так и все формы растерять недолго. Но успокаивал себя тем, что обязательно этим вопросом займется, когда они вдвоем окажутся в безопасности его дома.

И еще она слишком большое значение придавала манерам и этикету. Он еще вчера предложил ей называть его просто Расмусом, на что она, мило покраснев, ответила, что они недостаточно близки для этого. Рас тогда кивнул, полностью с ней соглашаясь: да, она не настолько близко, как ему хотелось бы. Но и торопиться не стоит, чтобы все не испортить.

Она вся была такая строгая, застегнутая на все пуговицы и туго затянутая в корсеты, что у него руки чесались немедленно распаковать ее из всего этого. Рас так и не понял, зачем она прячет и утягивает свои формы, он-то, пусть и не все, но многое успел тогда разглядеть. Единственное разумное объяснение, приходившее на ум, — сокровища и богатства нужно прятать. И эта мысль Раса вполне успокоила и устроила — пусть прячет. Пока они болото не пересекут.

София не только безукоризненно соблюдала манеры, но и ближе положенного его к себе не подпускала. Понятно, что такая роскошная женщина знает себе цену и просто так ухаживания от всех подряд принимать не будет. Один тот факт, что она при всех своих внешних данных до сих пор не подарила себя ни одному мужчине, уже говорил ему о многом. Расу на это было все равно, но когда он понял, что Софи нетронута, чуть носом полированный паркет во дворце не пропахал от удивления. Красивая, умная и уважающая себя женщина. Расмус и так на ее фоне выглядит деревенским простачком в обычных штанах и незамысловатой рубашке. Хорошо, что София в принципе не против его общества.

Несмотря на основы этикета, которые им успел дать Ройстон, Расмус продолжал опытным путем изучать границы дозволенного. Например, если Расмус садился рядом и закидывал руку на спинку ее стула, то София еще сильнее выпрямляла спину и поджимала губы, а он понимал, что переборщил и руку тут же убирал. А вот если придвинуться ближе и заглянуть ей через плечо, когда она находит что-то интересное, или сесть рядом так, что его колено почти касалось бы ее ноги, то тогда Софи начинала краснеть и дышать чаще.

О великие боги — как она краснеет! Расмус готов нарушать все правила приличия и голышом бегать по библиотеке, лишь бы продолжать смотреть на ее пылающие щеки. Останавливало его только то, что, бегая голым, он мнение о себе не улучшит. Поэтому и приходилось все узнавать опытным путем. Вчера он по рабочей привычке закатал рукава, когда они сели за стол, и заметил, как София опустила взгляд, чуть покраснев. Сегодня он уже целенаправленно следил за ней, когда закатывал рукава: и да — щеки у нее порозовели, а Расмус взял себе на заметку, что вид его голых рук ей нравится.

— Господин Нисканен, — ворвался в его размышления голос Софии.

Расмус прикрыл глаза, с трудом сдерживаясь, чтобы не застонать и не выпустить звериную сущность наружу. Гнарх, как она это говорила — на выдохе, спокойным и четким голосом, рождая у него внутри такие образы, что ему приходилось мысленно окунать голову в ледяной родник.

— Господин Нисканен, вам плохо?

И снова она выдохнула это «господин Нисканен» так эротично, по крайней мере, для него, что он продолжил мысленно залезать в родник, пока не очутился в нем полностью. Теперь он рад, что она обращается к нему официально, потому что если бы она так же на выдохе произносила его имя своими прекрасными пухлыми губами, Рас однозначно сорвался бы.