Тоска сдавила Иваново сердце: до дверей спасительной больницы оставалось совсем немного… Он попятился, затравленно озираясь по сторонам – куда бы спрятаться. Но впереди лишь бесконечные заборы, незнакомые дома. Не долго думая, он юркнул в первую попавшуюся калитку, рассчитывая затаиться на темном крыльце дома. Но строгий голос, подобно грому среди ясного неба, заставил его замереть на месте:

– Эй, вы! Вам, вам говорю! Вы кого ищите?

Пришлось Ивану вернуться, проклиная себя за передышку у столба.

– Больницу ищу,– растерянно пролепетал он.– Болею я.

– Вот так встреча!– удивленно воскликнул участковый, оглядывая его с головы до ног.– Кто к нам пожаловал из лесных дебрей! Знаю, знаю твою болезнь, сочувствую. Больница там,– показал он рукой,– ты это прекрасно знаешь, а ищешь ее в чужом дворе. Интересно, интересно.

Холодные, принципиальные глаза участкового светились торжеством правопорядка на вверенной ему территории.

– Андрей, отпусти, как человека прошу,– без особой надежды пробормотал Иван.– Я ведь на самом деле серьезно болею.

– Ну, для начала не Андрей, а Андрей Николаевич, сообразил?– надменно сказал участковый.– А судя по тому, как ты столб подпираешь, я знаю, в какую тебе больницу надо. Но вот беда: не построили в нашем поселке это заведение. А потому пойдем-ка со мной, золотой, разберемся в этом самом… в диагнозе твоем.

– Я прошу тебя, отпусти,– умолял Иван.

Участкового раздражали всякие просьбы и мольбы. Он поморщился и твердо сказал:

– Не положено! А ну, пошли!– подтолкнул он его в сторону участка.– Меня и так в райотделе задолбали: какого ты там, в лесу, бича держишь? Показатели мне портишь!

– Если бы шахту не закрыли, больно бы мне нужно в лесу сидеть.

– Все виноваты, кроме тебя самого. Людей ненавидишь, потому и живешь в берлоге.

– Это ты людей ненавидишь!– не сдержался Иван.– Для тебя мы не люди – показатели!

– Чего-о? Ах ты, бичужник вонючий!– Схватив одной рукой Ивана за грудки, участковый толкнул его к забору, а другой принялся обыскивать карманы, ощупывать одежду.– Где нож? Нож где, спрашиваю?

– С ножами не хожу,– презрительно ухмыльнулся Иван.

– Молчать! Ружье где спрятал? Говори, а то загремишь в Воркуту баланду жрать!

– Я не против. Можешь прямо здесь, под забором пристрелить!– горячо прошептал Иван, понимая всю безысходность своего положения.

– Ты, гнида, понимаешь, что наносишь оскорбление представителю власти при исполнении? А? Молчишь? Вот-вот, помолчи лучше. Давай, вперед! Ишь, пристрелить! Нашел фашиста!

“Да тебя и искать не надо”,– подумал Иван.

Волна слабости вдруг прокатилась по телу. Ноги подкашивались. Он схватился руками за штакетник, чтобы не упасть.

– Стоять!– строго прикрикнул участковый.

– Дай же мне дух перевести… стошнит…

Тот отдернул руку и брезгливо отступил на шаг.

– Ну-ка, ну-ка, что это у тебя в рюкзаке?– спросил он вдруг подозрительно.– Как это я про него забыл?

Он сунул руку в рюкзак и с ловкостью фокусника вытащил белую шкурку песца.

– А что ты теперь скажешь?– спросил с ликованием, тряся мехом у Ивана перед носом. Тот подавленно молчал.– Ну-ну, молчи, и так ясно: браконьерство!

Он сорвал с его плеч рюкзак, запихнул в него шкурку, ткнул в спину так, что Иван еле удержался на ногах.

– Вперед! Посидишь до утра, может, поумнеешь. А нет – отправлю утром в район. У меня нервов не хватает на таких подонков! Пошел, пошел!

Ночь Иван провел на деревянной лавке в маленькой, полтора метра на два, комнатушке. Всю ночь горел приделанный к высокому потолку светильник. Он слепил Ивана, который временами метался в бреду. Выжить он уже не надеялся. Нервно шевеля спекшимися губами, он прерывисто дышал.