– Говорил я тебе, Олег, говорил: не верь бомжу! Нет, этот, мол, не подведет… Теперь сам видишь!

– Что поделаешь, Вася,– с видом обиженного развел руками Дидэнко.– Душа мягкая, всю жизнь страдаю. Я ж верю людям, верю! Жалею всех.

Иван снова зашелся в натужном кашле. Кашляя, он с досадой снял из-за плеч и развязал рюкзак. Бережно достав пушистую шкурку белоснежного песца, отливающего завораживающим блеском, встряхнул, расправляя, и протянул Дидэнко.

Мужики торопливо вскочили из-за стола, столпились вокруг повара, завистливо разглядывая мех.

– Да-а, мне бы такую штуку тоже… А, Иван?

Ему и другие делали намеки, но он словно не слышал. Разочарованные любители мехов снова уселись за стол. Налюбовавшись песцом, Дидэнко закурил и, кажется, уже не сводил взгляда с рюкзака. Почуяв неладное, Иван поспешно завязал его и твердо сказал:

– Этого не отдам – для больницы он. Я не спешу под кустом загнуться.

Дидэнко испытывающе посмотрел на него и понял, что второй раз номер не пройдет. Раздраженно скомкал сигарету, швырнул ее в мусорное ведро, но быстро взял себя в руки – это у него всегда получалось. Сказал с обидой и упреком:

– Плохо же ты обо мне думаешь, Ваня. Да ты бы и предлагал, я не взял бы. Поправишься – второго отдашь, подожду. Я ведь понимаю твое положение – без прописки, без медполиса, да еще без шкурки – какая тебе больница? Я, Иван, вот что тебе скажу: пусть тебе ничего такого не кажется, мы все, которые здесь, – повел он рукой на мужиков,– уважаем тебя и от души сочувствуем. За жизнь твою непростую. А, ребята?

– Какой разговор!– воскликнул рыжий Вася, подмигнув повару.

– Вот видишь,– почти ласково сказал Дидэнко.– Значит, взаимосвязь между нами должна быть, понимание. А ты смотришь на нас волком.

– Да я…

– А за собаку не беспокойся, будет в целости и сохранности, обещаю! Я как раз собирался поохотиться, с собой возьму.

Чтобы у Ивана не было сомнений, он выгреб из кастрюли в картонную коробку остатки каши, добавил туда нетронутую Иванову, да еще сверху положил мясных отходов. Приоткрыв дверь, посвистел Стрелке. Она не заставила себя ждать, резво запрыгнула в дверь и жадно набросилась на еду.

Иван уныло поднялся, надел рюкзак. У порога бросил:

– Не пойдет она с тобой на охоту – беременна. К тому же хромая.

– Я в собаках тоже соображаю,– самонадеянно усмехнулся Дидэнко.– Главное не резвость, главное – выследить и вовремя подавать голос. Мы с ней найдем общий язык. Стрелка, Стрелочка,– протянул он руку собаке.

Та, не желая отрываться от еды, глухо зарычала. Но Дидэнко всегда был слишком уверен в себе. Как только его пальцы коснулись белой пушистой шерсти, послышался угрожающий лязг зубов и грозный, предостерегающий рык. Повар одернул руку, заметно побледнев, и было заметно, что он борется с желанием пнуть собаку.

– С характером,– сказал он с удивлением, которое смахивало на затаенную злобу. Взглянув на прищурившегося Ивана, добавил:– Ничего, ничего, хорошее питание, всеобщая забота – и мы с ней подружимся.

Иван тяжело вздохнул, сказал тихо:

– Жди меня здесь, Стрелка, я скоро.

И решительно вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Снаружи послышался его судорожный кашель.

Срезая угол, Иван пошел по тропе в лесную чащу. Шел и размышлял о том, как некстати заболел – Стрелка вот-вот ощенится. И о том еще подумал, что могли бы его добросить на вездеходе до поселка – как больного, а никто даже не вспомнил об этом. Понятное дело – бомж. А Дидэнко? Как у него глаза загорелись на мех! Знал Иван, что жадноват, хитроват повар, но то, что увидел – сильно насторожило. А куда деваться?..