– Ты, Ваня, или дурак, или прикидываешься. Я из-за такого подарка могу с работы загреметь, понял? При чем, говорит…

– Шкурка, конечно, не очень,– как ни в чем не бывало продолжал Иван,– так, может, и не последняя. Подлечусь, на воротник принесу.

– Ты хоть понимаешь, на что подбиваешь меня?– взорвался участковый почти что с искренним возмущением.– Давно должен знать, что я подобными делами не занимаюсь! Знаешь?

– Конечно, знаю. Мы ведь с тобой, Андрей Николаевич, не первый год знакомы.

– Ну, что мне с тобой делать, а? Приставучий ты, Ваня. Другой на моем месте за одно это упрятал бы тебя. Эх, Ваня… Ладно, давай вот что: обещай мне твердо, что прекратишь браконьерство.

– Ну, это само собой!

– Вот так-то лучше. Ну, и это, как его… Что касается воротника – это разговор отдельный.

Участковый вышел в свой кабинет, который находился сразу за дверью, открыл дверцу стола, повозился немного, вытащил пустой рюкзак и вернул Ивану. Похлопав его, как маленького, по щеке, сказал с шутливым содержанием:

– Эх, Ваня, Ваня, когда же ты, наконец, человеком станешь? Мало, видать, отец тебя ремешком стегал.

– Да, редко,– нехотя согласился тот.

– Оно и заметно. Ну, ничего, жизнь еще научит. Вот меня, к примеру, отец чуть что не так, за грудки и головой об стенку. Может, оно и не педагогично, а ведь уважаемым человеком стал, ответственным работником.

“Не заметно,– подумал Иван, вытирая со лба пот.– А что головой об стенку – это видно.”

– Что это тебя потом заливает?

– Говорю же, заболел. Горю весь, хоть помирай.

– Ну, ты даешь! Серьезно, что ли? А то я смотрю, смотрю, никак понять не могу: вроде, за ночь всяко бы протрезвел. Не мог вчера внятно и понятно объяснить? А то обиделся, распсиховался… Совсем в лесу одичал. Ну, ладно, свободен.

Махнув рукой, он сел за стол, взялся за какие-то бумаги, не обращая внимания на Ивана.

С трудом сдерживая себя, Иван сказал:

– Андрей Николаевич, а как же с больницей? Меня ведь вряд ли примут.

Участковый раздраженно поднял на него холодные глаза, коротко бросил:

– Иди, позвоню.

– Спасибо, Андрей Николаевич, век помнить буду твою доброту,– пробормотал Иван.

Хотел даже улыбнуться, а вышла страдальческая гримаса.

Дидэнко собирался на охоту – смазывал возле балка лыжи для лучшего скольжения. В дверях, заслонив своей впечатляющей фигурой весь проем, стояла озабоченная жена повара. Мороз, не мороз – полные щеки ее всегда разрумянены.

– Олег, Олег! Патроны не забыл?

При своей мощной фигуре она имела писклявый и довольно нудный голосок.

– Не забыл,– буркнул повар, не поднимая головы.

– А топорик? Топорик взял? А то, может, и правда лося придется разрубать?

– Какой там лось!..– досадливо глянул на нее Дидэнко.– Зайца хоть бы словить.

– Словишь, словишь!– весело заверила жена.– Ты у меня, Олежек, мужчина хоть куда!

Она его частенько донимала своей навязчивой заботой. Вот и в тот раз в нем начинало зреть раздражение. Тем более, что кто-то пытался выглянуть из-за плеча жены и ехидно ухмылялся.

– Олег, а ты пояс меховой надел? Надень, а то поясницу прихватит.

Дидэнко не ответил. Он сопел, натягивая на валенки широкие резинки крепления, и с трудом сдерживался, чтобы не шугануть ее…

– Оле-ег!– не отставала жена.– Так надел или опять забыл?

На сильном морозе резинки потеряли эластичность. Дидэнко натянул одну, и она лопнула.

– Ты меня оставишь в покое, наконец?– заорал он.– Крепление из-за тебя оборвал!

– Олежек, я ж хотела как лучше,– жалостливо запела жена.– Ну, надел?

Повар зарычал по-звериному, и жена мгновенно скрылась в дверях – от греха подальше.