– Сколько ненависти в одном организме, – бормочу я, делая глоток кофе.

На кухню вваливается Райан. Волосы в беспорядке, футболка мятая, под глазами – синяки. Прижимает банку к виску, как будто голова вот-вот взорвётся.

– Ты сумасшедшая, – хрипит он. – Кто просыпается в восемь утра в субботу?

– Люди, у которых интервью в монтаже и совесть в порядке.

Он открывает холодильник, достаёт банку газировки, пинает ногой дверь, чтобы закрылась. Садится напротив, устало облокачивается на локти, прихлёбывает.

– Это то самое интервью? С политиком, который считает, что мигранты захватят Штатен-Айленд?

– Ага. Он начал с "я не против иммиграции", а закончил "у нас должна быть демографическая дисциплина".

– Как ты его не ударила?

– Я вела себя профессионально.

– Ну, блять, скучно.

Я пожимаю плечами.

– Я просто сделала так, чтобы он сам себя завалил. Через восемь минут он начал запинаться, через двенадцать – смотреть в камеру, будто в поисках помощи. В пятнадцать я улыбнулась. И он почти расплакался.

Райан делает театральное лицо, а потом качает головой:

– Это было сексуально. В смысле, в политическом смысле. Ну ты поняла.

– Это было чисто по делу.

В этот момент появляется Лорен. Волосы завязаны в неопрятный пучок, на штанах – пятно от краски или чернил. В руках – кружка без ручки. Она зевает, по дороге поправляет очки, садится на табурет с видом, будто ей уже всё надоело, хотя день только начался.

– Кто там расплакался? – спрашивает, грея пальцы о чашку.

– Очередной мужик в костюме, – отвечаю я. – Уверен, что его мнение на тему границ и биологических приоритетов – это откровение века.

Лорен делает глоток, закатывает глаза и фыркает:

– Если бы мне платили доллар за каждую хуйню, которую я слышала о "колумбийцах", я бы уже жила в пентхаусе с камином и видом на Парк-Слоуп.

– Он сказал, что "у латиноамериканцев повышенный уровень агрессии".

– О да. Особенно у моей бабушки. У неё мачете лежало рядом с нитками для вязания. Он бы с ней поговорил, я бы посмотрела.

Райан прыскает в кружку.

– Ты смелая, Эйв. Там у него рейтинг, кампания, спонсоры, а ты ему: "какие у вас источники, сэр?"

Я смущённо качаю головой. Именно ради таких слов я и продолжаю просыпаться по утрам.

– Я просто делаю свою работу.

– Нет, – Лорен вдруг говорит тише, серьёзнее. – Ты даёшь им по зубам. И это видно.

Она смотрит на меня почти тепло. Почти – потому что она не из тех, кто раскидывается комплиментами просто так.

Мы молчим. Кофемашина вздыхает, в комнате пахнет кофе, деревом, чайными листьями и чем-то уютным. Райан медленно зевает, уткнувшись в экран телефона. Лорен курит у открытого окна, не отрывая взгляда от улицы.

Где-то за стеной – звук гитары.

Сначала нерешительные аккорды, потом – что-то более ритмичное. Бас вибрирует сквозь бетон, будто кто-то стучит пальцем по моим нервам. И голос. Приглушённый, но всё равно – слышно.

Я закатываю глаза.

Райан делает вид, что не слышит. Слишком занят телефоном и своей газировкой. Лорен не притворяется.

– Господи, снова, – фыркает она, наливая себе кофе. – У него что, тревожка на фоне тишины?

– Возможно, – говорю я, потягиваясь. – Или он просто убеждён, что весь мир хочет слышать его демки. Без запроса.

– Или это ритуал – отогнать призраков, – лениво вставляет Райан, не отрываясь от экрана.

Лорен садится напротив. Аккуратно закуривает. Дым выходит в открытое окно.

– Я, кстати, выходила ночью за водой, – говорит она, будто между прочим. – Где-то в два. И застала Грея. В гостиной. Не один. Девочка какая-то – босиком, в его футболке. И она… она назвала его "господин Митчелл". Серьёзно.