Лофт Вера Редмонд

Утро началось нормально. Кофе, переписка с редактором, последние правки титров. За окном моросил дождь, а я пыталась не нервничать. Сегодня выходил мой первый большой фильм. Не репортаж, не короткая статья – настоящее расследование. "Голос за сценой: мужчины с влиянием". Полгода работы, десятки интервью, перепроверка каждой цитаты. Всё было чисто. Профессионально. Но дрожь под кожей сидела – как перед прыжком в ледяную воду. Прыгнуть – легко. Остановиться – невозможно. В этом и суть публицистики. Особенно, когда ты наступаешь кому-то на горло.

Первые часы всё шло по плану. Просмотры росли, комментарии были ожидаемыми. "Смело", "провокационно", "очередная истеричка". Стандартный набор. Я даже успела немного расслабиться. На несколько минут почувствовала, что могу дышать.

Пока не пришло сообщение от Райана.

"Ты это видела?"

Скрин.

Твит.

@graythefuckup:

"Очередная недотраханная фемка, которая втайне мечтает переспать с музыкантом, но вместо этого пишет километры херни о "культуре насилия". Господи, как же скучно."

Грейсон Митчелл.

Лидер Window Left Open – группы, что стабильно собирала стадионы, чьи песни были в топах всех чартов альтернативной музыки уже последние лет пять. И один из немногих, чьи песни были моим guilty pleasure. Как человек он был мне неприятен до скрежета в зубах, но его музыку я никак не могла заставить себя удалить из плейлиста. Те самые треки, которые включаются в наушниках автоматически, как только становится плохо. Как только хочется спрятаться. И теперь они пахли отвращением.

Я не удивилась его реакции.

Грей всегда был импульсивным. Никогда не фильтровал, что говорит. Скандалы, сорванные интервью, аморальные твиты, драки за кулисами – это был его стиль так же, как и его рваная музыка. Он плевал на имидж. Плевал на последствия. Иногда это выглядело как вызов, иногда – как саморазрушение. Он прожигал себя, и делал это красиво. И на это смотрели, как на шоу.

Но в этот раз удар пришёл в меня.

Не потому, что я ему что-то сделала лично. Нет. Просто зацепила в фильме его друга – музыканта, с которым они часто записывали фиты для Window Left Open. Один из тех, чьи истории про "настоящую любовь" за сценой вдруг приобрели странные оттенки, если слушать их внимательнее.

Грей не разбирался.

Уверена, он даже не знал, кто я.

И, как всегда, отреагировал: быстро, грубо, не думая. Словно бросил бутылку в толпу и даже не посмотрел, кого задело стекло.

И за ним – волна.

Его фанаты вцепились в меня, как в красную тряпку. Комментарии. Угрозы. Анализ каждой моей статьи. Мемы с моим лицом и подписями типа "грязная феминистская шлюха".

Редакция пыталась держать фасад: "Всё хорошо, мы тебя поддержим". Но я видела, как редактор нервно сглатывал во время общих созвонов и просил меня "пока не отвечать".

Я не отвечала.

Потому что знала: если вляпаешься в срач с кем-то вроде Грея – проиграешь в любом случае. Он не спорит. Он сжигает. И если влезешь – сгоришь тоже.

Я выключила телефон. Пошла в спортзал. Натянула перчатки. Била грушу до того момента, пока руки не ныло.

Когда вернулась домой, выжатая до нитки, я всё ещё слышала в голове его голос. Скрипучий. Сорванный. Он так пробирал меня, что хотелось выть.

И всё равно – в этом голосе было что-то такое, от чего трудно было оторваться.

Он въедался. Как пластинка, заевшая на слове "сука", которую ты всё равно не выключаешь.

Даже тогда.

Даже сейчас.

Грей жил в том же месте, что и Райан, мой лучший друг еще с универа. Здоровенный промышленный лофт в Вильямсбурге, переделанный в жильё для четверых. Для меня вообще всегда было странно, что Митчелл до сих пор живет в этом месте, наверное, это какая-то звездная придурь, жить как вчерашний студент, когда можно купить себе особняк с лифтом и слугами в каждой комнате. Или, может, это был способ прятаться от пустоты – держать вокруг себя чужие шаги, чужой шум, чтобы не слышать, как гремит внутри.

Я бывала там пару раз – на вечеринках или просто заскакивая к Райану.

Но с Грейсоном почти не пересекалась. Он или был на гастролях, или запирался в своей домашней студии. И, может быть, так было лучше.

Потому что если этот человек был отборной сволочью даже онлайн – я не особо хотела узнавать, каким он может быть в реальности.

Но иногда, даже когда ты закрываешь дверь, звук всё равно просачивается через стены.

Я останавливаю машину у кирпичного здания, и вот оно – моё новое пристанище. Просторный, стильный лофт, который Райан каким-то чудом успел для меня придержать, пока я съезжала со своей предыдущей квартирки на окраине Бруклина. Большие окна, кирпичные стены, урбанистическая эстетика – всё идеально. Почти. Потому что есть один маленький нюанс, о котором мой дорогой лучший друг так "случайно" забыл упомянуть.

Грейсон. Я думала, что это он съехал, у него денег уже давно достаточно, чтобы выкупить этот лофт да и все это здание целиком. Но оказалось, что уехал их милый и спокойный сосед-биолог, улетел куда-то на север Европы, наблюдать за микроорганизмами или чем-то в том роде. А этот отвратительный гад почему-то все еще здесь.

Я вздыхаю и заглушаю мотор.

Конечно, я знала, на что иду. Этот район мне нравится – во-первых, до работы теперь не час на метро, а пятнадцать минут пешком. Это означает, что я смогу спать дольше, а не торчать почти час в набитом вагоне с чужими локтями в лицо.

Мы с Грейсоном почти никогда не пересекались лично, Райан всегда меня уводил до того, как этот ублюдок успевал появиться и уж тем более что-то сказать. Особенно после того случая.

Это было где-то год назад. Я делала фильм-расследование о сексуальном насилии в музыкальной индустрии. О том, как известные и не очень музыканты пользуются своей властью, как их поклонницы становятся жертвами. Это был большой материал, на который я потратила несколько недель, общаясь с адвокатами, активистами и самими пострадавшими.

Когда фильм вышел, он начал набирать обороты. Его репостили журналисты, правозащитные организации, даже некоторые музыканты. Этот материал мог дать толчок моей карьере.

Если бы не Грейсон.

Он выкатил твит, который мгновенно разлетелся по сети.

Этот твит собрал тысячи лайков, репостов и комментариев, и, конечно, его фанаты сразу понеслись в атаку.

"Может, ты просто завидуешь, что никто из них тебя не трахнул?"

"Какая же ты жалкая, Эйвери."

"Тебе не кажется, что ты перегибаешь? Ты портишь людям карьеру, фемшиза!"

Мне угрожали, закидывали оскорблениями, писали тонны мерзости в личку. Всё это продолжалось недели две, пока не спало само собой, потому что интернет-ненависть быстро ищет новую цель.

А он? Ни слова. Ни оправданий, ни объяснений, даже не попытки стереть твит. Просто продолжил жить дальше, он даже не знал, кто я такая.

Я виню себя, что тогда не смогла переиграть эту ситуацию в свою пользу, что была слишком слабой. Что позволила ему стать точкой в истории, которую я хотела сделать началом.

Но это не единственная причина, почему он вызывает у меня приступы тошноты.

Он и есть этот грёбаный культ.

Его музыка – это оды депрессивному эгоцентризму, а его интервью – бесконечный поток токсичного дерьма.

"Всё это нытьё про права – просто очередной способ не брать ответственность за свою жизнь."

"Феминизм – это попытка сделать слабость достоинством."

"Если ты никчёмный, никто тебе ничего не должен. Неважно, какого ты цвета. Никто не обязан давать тебе право голоса. Никто не обязан делать твою жизнь легче."

Каждый раз, когда он открывает рот, мне хочется бить его по лицу.

Что, конечно, совсем не связано с тем, что его музыка у меня все еще скачана в плейлистах. Совсем. Даже если у меня есть его альбом, и я до сих пор включаю его в наушниках так, чтобы никто не знал. Это ничего не значит. Это просто удивительно, что такая сволочь делает такую музыку. Я миллион раз пыталась перестать его слушать, но пока мои попытки безуспешны. Мне самой от себя противно, но пока перебороть это не получается.

Я вылезаю из машины и открываю багажник, вытаскивая первую сумку. В этот момент слышу, как кто-то театрально вздыхает у меня за спиной.

– Эйвери, ты приехала, наконец-то. Я уж начал думать, что ты развернулась и сбежала. Давай помогу.

Райан. Мой спаситель, мой ангел, мой лучший друг. Как всегда выглядит так, будто только что вернулся с модной съёмки в Париже. Высокий, утончённый, с безупречно уложенными светлыми волосами и вечной аурой ненапряжённого шика. Он подходит ко мне с фирменной ухмылкой и хватает коробку.

– Как тебе место? – спросил он, кивая на здание.

– Райан, я тут была раз сто, – напоминаю я. – Ты знаешь, как мне нравится этот район, да и сам лофт. Честно говоря, у меня смешанные чувства, и радость, и сомнения. Одно дело приходить в гости, а другое – знать, что мне теперь придётся слушать Грейсона 24/7. И это я не о музыке, конечно же.

– О, он тебя размажет, если узнает, что ты тайно любишь его треки, – ухмыляется он.

– Нет, не смей, никто не должен никогда узнать об этом позоре, – бурчу я, балансируя с чемоданом. – Кстати, спасибо еще раз, что подсветил мне этот лофт, когда твой бывший сосед укатил в свою норвежскую сказку. Жаль, конечно, что ты до последнего не говорил, что это не рок-звезда решила покинуть здание. Но все равно, ты лучший.