Я не знаю, зачем согласилась. Может, потому что было поздно, и в голове за день разлетелись все фильтры. Может, потому что устала воевать. А может, потому что его голос прозвучал не как обычно.

Он шёл рядом со мной к лифту, не торопясь. Не шутил. Не провоцировал. Просто молча шёл, а я молча шла рядом.

На парковке оказалось, что у него не просто есть машина. У него их три.

– Это что, памятники твоему эгоизму? – фыркаю, упираясь руками в бока. – Porsche, Mercedes и… что это вообще?

– Maserati, – лениво отвечает он. – Как видишь, у меня проблемы с самоконтролем и хороший вкус.

– А как ты её выбирал? По количеству нолей в ценнике?

– Я выбирал по цвету. Чтобы красиво отражалась ночная тоска.

– Тебя стоило бы штрафовать за каждую патетичную фразу. Зачем тебе аж три тачки, Грейсон?

– Потому что я люблю ездить. И потому что деньги – штука скучная, если не сжигать их на то, о чем ты всегда мечтал.

Он открывает пассажирскую дверь.

– И, кстати, я не сажусь за руль пьяным. Почти никогда.

– Ура, моральный ориентир во плоти, – говорю я, усаживаясь. – Прямо-таки образец социально ответственного алкоголика.

– Знаешь, с каким выражением лица ты это сказала?

– С таким, каким я смотрю на просроченное молоко.

Он смеётся. Не громко. И не как обычно – не едко, не с вызовом. Просто смешно ему.

Мне почему-то тоже.

Едем долго. Город за окном живой. Красный, жёлтый, белый. Стёкла ловят неон, как мокрая плёнка. Он не включает музыку. Я тянусь к магнитоле.

– Включай уже что-нибудь.

– Только не мои треки, – сразу говорит он.

– А ты думал, я их включу?

– Обычно все именно так и делают. Особенно после секса или перед ним.

– Ну, к счастью, у нас не тот случай.

– Это пока.

Он смотрит в мою сторону, коротко.

Я закатываю глаза. Он улыбается. Почти непроизвольно.

Я наугад выбираю плейлист. Что-то гитарное, меланхоличное, не его. Он не возражает.

– Удивительно, что ты вообще не слушаешь себя. Учитывая твою скромность.

– Я слишком хорошо знаю, что внутри этих песен. Не хочу туда возвращаться.

Мы останавливаемся на светофоре. Он открывает окно. Глотает ночной воздух, как будто ему нужно что-то, чтобы остаться в сознании. Он выглядит уставшим.

– Ты хоть когда-нибудь отдыхаешь? Спишь нормально? – спрашиваю.

– Только когда срываюсь. В рехабах обычно высыпаюсь.

Он смотрит прямо вперёд.

– А ты? Ты всегда выглядишь будто куда-то опаздываешь.

– Я?

Я откидываюсь на спинку.

– Ну я действительно всегда боюсь чего-то не успеть или пропустить.

Он усмехается.

– Ты – ненормальная, Коллинз.

– А ты – человек, который пугает меня тем, как быстро из самовлюбленного козла он может стать нормальным. И обратно.

– Потому что я хорошо маскируюсь.

– Не думаю, что это маска.

Он не отвечает. Просто едет дальше. Пальцы на руле двигаются в такт музыке.

Мы останавливаемся у какого-то пустого перекрёстка, под вывеской "Deli 24". Он выходит первым, обходит машину, открывает мою дверь.

– Галантность от тебя – это подозрительно.

– Просто хочу первым оказаться в зоне видимости камер, если ты решишь меня прикончить.

– На фоне твоей Maserati? Даже не мечтай. Я бы не смогла жить с такой ответственностью.

– Это Porshe. Maserati осталась в гараже.

Мы заходим внутрь. Он берёт себе кофе, я – воду. На кассе он на автомате платит за двоих.

– Не думаю, что на мою бутылку была подписка "грей митчелл платит за всех".

– Можешь отдать мне деньги, если твоей феминистской сущности станет от этого спокойнее.

В машине он открывает бардачок, чтобы взять сигареты, и оттуда выпадает сложенный вчетверо детский рисунок.

– Это ещё что?

Он бросает взгляд.

– Фанатка. Маленькая. Подарила после концерта в Сиэтле. Это было через несколько недель после того, как я передознулся и попал в реанимацию в очередной раз. Сказала, что я её кумир и что у неё папа тоже умер.