В уме строится куплет.

Длинный город, короткий вдох,

Что-то выпито, что-то вброд,

Ты опять уходишь не в гневе —

Просто в ночь. Без слов. Без нот.

Хрень, конечно, но что-то в этом есть. Возможно, начало. Возможно, завтра будет по-другому. Возможно, забуду к утру.

Докуриваю. Выкидываю коробку с лапшой в урну у лестницы, пиво оставляю плескаться на донышке. Возвращаюсь вниз.

На часах три сорок. В лофте всё тот же полумрак. Кто-то оставил свет в гостиной – не моя забота. Музыка в голове не отпускает, но руки уже не хотят гитару.

Захожу в спальню, стягиваю худи. Телефон скидываю на тумбочку. Не гляжу в экран. Пусть горит, если кто пишет. Пусть ждут.

Ложусь. Ровно, без суеты. Знаю, что не усну сразу. Не потому, что есть о чём думать. А потому что мозг – как вечный плеер. Фоном идёт всё. Всё, что слышал, всё, что не сказал, всё, что могло бы стать строчкой.

Дышу. Слышу, как трещит пластинка за стенкой. Оказалось, не выключил. Да и не надо.

Пусть играет.

Грейсон бесит меня.

Нет, он не просто бесит. Он действует на нервы так, что у меня буквально скрипят зубы. Это не раздражение, не досада – это ярость. Каждый его шаг, каждый звук его голоса, каждый его чёртов взгляд.

Как же он меня бесит.

Этот постоянный хаос. Громкая музыка, бутылки и окурки повсюду, вечно новые девушки, которые появляются и исчезают быстрее, чем я успеваю запомнить их лица. Иногда я выхожу на кухню рано утром, а на диване, уставившись в телевизор, лежит очередная незнакомка, одетая в его футболку. В такие моменты мне хочется просто сжечь этот диван к чёртям.

Я не понимаю, как Райан и Лорен терпят его. Может, привыкли. Может, просто научились игнорировать его существование. Я пока не научилась.

Я пытаюсь работать.

Пытаюсь монтировать новый ролик. Интервью с активисткой, которая борется против запрета абортов в своем штате. Тяжёлая тема. Важная тема. Я часами сижу за ноутбуком, вырезаю ненужные паузы, настраиваю звук, подбираю кадры. Я хочу, чтобы этот ролик был сильным, чтобы он заставил людей думать. Я беру ноутбук и выхожу с ним на кухню, чтобы сделать себе кофе. Нужно хоть немного сменить картинку.

И вот, когда я уже почти заканчиваю, дверь с грохотом открывается.

Грейсон вваливается в лофт.

Пьяный. Конечно.

С усмешкой. Волосы взъерошены, мокрые – либо он попал под дождь, либо снова влил в себя что-то, что не стоило мешать. Чёрная футболка прилипает к телу, рваные джинсы, на запястье болтаются кожаные браслеты, которые выглядят так, будто он носит их лет десять.

Но главное – его глаза.

Карие, почти чёрные.

Темнота без дна, без света. Тяжёлый, прожигающий взгляд, от которого хочется отвести глаза.

Я даже не удивляюсь.

– О, ты опять за своим ютубчиком? – голос тянется лениво, с насмешкой. Он проводит рукой по волосам, встряхивает их так, что капли падают на пол. – Очередная борьба за справедливость? Как трогательно и бесполезно.

Я сглатываю раздражение и не отвечаю. Не хочу. Не сейчас. Я слишком устала.

– И о чём на этот раз? – не отстаёт он, заглядывая мне в экран.

Я медленно поворачиваю голову.

Он слишком близко.

От него несёт виски и сигаретами, а ещё – чем-то металлическим, не могу понять чем именно. Капля воды падает с его волос прямо на столешницу между нами. Я чувствую жар в груди, но не от смущения – от злости.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь не сорваться.

– О праве женщин распоряжаться своим телом, – холодно отвечаю я.

Грейсон ухмыляется.

– О, значит, опять аборты? Отлично. Как же без этого.

Я закрываю ноутбук с таким звуком, будто это не крышка, а дверца сейфа.

– Что ты хочешь сказать? – голос ровный, но внутри всё кипит.