– Я слушаю твою музыку, когда мне плохо, – сказала она. – Это вроде как терапия. Немного саморазрушения, немного утешения. Не знаю, как это работает, но работает.

Я лежал рядом, глядя в потолок тоже. Не хотел отвечать. Но всё-таки сказал:

– Она и для этого написана. Чтобы резонанс глушил гул.

Она улыбнулась – почти благодарно.

– Ты другой, чем я думала.

– В лучшую или в худшую?

– В реальную.

Мы помолчали.

Я встал, пошёл в душ. Вода лупила плечи, смывая остатки момента. Когда вышел, она уже оделась.

– Спасибо, что не пытался быть кем-то другим, – сказала она, застёгивая куртку. – И что не дал мне почувствовать себя тупой.

– Спасибо, что не включила влюбленную дурочку.

Она засмеялась.

– Я просто довольно реалистично смотрю на жизнь.

Я заказал ей такси через приложение, дал адрес, без слов. Она поцеловала меня в щёку – коротко, почти беззвучно.

– Не пиши мне, не преследуй – сказала она смеясь.

Я засмеялся в ответ.

– Я постараюсь.

Дверь закрылась.

Я сел на край кровати. Прислонился к стене. Протянул руку к телефону – не знаю зачем, просто потому что движение знакомое.

Я не чувствовал ни вины, ни удовлетворения. Просто снова был в точке ноль.

Как всегда.

Ночь в Нью-Йорке всегда пахнет чуть прелой пылью и чьей-то чужой кухней.

Я выхожу из машины и поднимаюсь по лестнице на третий этаж, не дожидаясь лифта. В руке звенят ключи, в другой пакет с мятуой коробкой лапши и бутылкой пива. Подошвы липнут к ступеням, как будто сам подъезд устал.

Не включаю свет, когда вхожу в лофт. Не потому что боюсь разбудить кого-то – всем пофиг, кто когда пришёл и ушёл. Просто не хочется нарушать тот полумрак, в котором весь этот дом наконец-то выдыхает.

Сегодня мне это нравится.

Тишина – не звенящая, не пугающая. Просто нормальная. Живая.

Я прохожу мимо кухни, ставлю коробку лапши на бетонную стойку, пиво не отпускаю. Поворачиваю в студию, щёлкаю выключателем у входа, но только на настольную лампу – одну, тёплую. Неоновую херь не врубаю. Не сегодня.

Сажусь на край дивана, беру гитару. Не думаю. Просто на автомате – пальцы пробегают по струнам, нащупывают знакомую прогрессию. Dm, G, Am. Потом бросаю. Не цепляет.

Делаю пару глотков. Лапша пока отдыхает.

Достаю старый винил, который утащил когда-то из квартиры соседа. Elliott Smith. XO. Трек три – “Waltz #2”. Ставлю. Щелчок иглы, и он снова поёт, как будто никогда не умирал.

Я не слушаю себя. Никогда. Это как нюхать собственный пот – слишком много ассоциаций, не туда ведут. А Эллиотт – самое то. Его голос не просит сочувствия, он просто есть. Он в фоновом режиме напоминает, что ты не первый, кто устал.

Выхожу на крышу.

Ночь чуть липкая, не холодная, но неуютная. Луна как будто не в настроении – расплывчатая, без формы. Курю молча. Сигарета тухнет с одной стороны, я не докуриваю. Просто держу её, как повод стоять и не двигаться.

Сажусь на край крыши, вытягиваю ноги, коробка лапши в одной руке, пиво – в другой. Не еда, а ритуал. Поддержание формы. Нельзя же, чтобы менеджер начал срываться и присылать опять белковые завтраки и настаивать на наборе массы и походах в зал каждый день. Он уже был такой период, я чуть не сдох от тоски.

Улицы подо мной как на ладони – машины ползут, кто-то орёт в телефон, какой-то парень несёт пиццу через дорогу вразрез с потоком. В другом окне кто-то моет волосы в душе, видно спину, освещённую слабым светом из бра.

Ничего не происходит, и это лучшее, что может быть.

В голове – ритм. Медленный, глухой, как пульс. Вслушиваюсь. Музыка всегда приходит как простая штука. Как будто ты её не пишешь, а просто ловишь, пока не соскочила с крючка.