Лимба Ольга Апреликова

Старшеклассницам

Все совпадения случайны

Они все – люди, а она – кто?

Лимба не верила, что такая же, как все, и, как все, так же вырастет, проживет и умрет. Почему все не такие, как она, а она не такая, как все? И не снаружи, конечно, а там внутри, в душе, где все в сто раз важнее. А есть вообще эта штука из литературы – душа? А вдруг своя уникальность только кажется, и внутри все так же верят, что они особенные? Ну хоть на чуточку особенные? Или все это бред? Просто ее непоправимо умной и занудной голове не хватает настоящих задач и она работает на холостых оборотах? Ну ничего, скоро задачек насыплют под самые завязки.

Лимба брела на последнее – наконец-то! – в жизни школьное Первое сентября, вся черно-белая, с букетом каких-то, купленных просто за цвет, сиреневых цветов, и будто со скрипом ядовитого песка на зубах ощущала невозможность выскочить из этой колеи «как все». Жизнь вокруг обыкновенная: полдевятого утра, будничное небо, того гляди, опять начнет накрапывать, взрослые идут на работу, а нарядные детишки, хрустя букетами, в школу. Пахнет ночным дождем, на асфальте мелкие лужи. И она как все, обыкновенная, тоже при деле и с букетом, школьница, а на самом деле ни то, ни се: не детишка уж точно, но и не взрослая пока… А можно эту взрослость вообще избежать? Как? Но ведь «взрослости» такие разные бывают. Вон как машины, вставшие рядом на светофоре, пока она проходит по зебре мимо их горячих капотов: старый мерс, китайский гроб и еще какое-то ржавое ведро с гайками, – жизни их водителей все равно что на разных планетах проходят. Кто из них самый свободный? А кто – счастливый?

Зря она так загоняется, наверное. Но что может быть хуже, чем прожить, как все? Может, хоть внутри-то она ведь не такая, как все? Ага, этакая уникальная прекрасная душа, да, только никому не интересная. Так, если честно, ей, что ли, чья-то душа нужна? Добра-то. И что с ней делать, с чужой душой? Но ведь есть же хорошие люди?

Мимо на желтом самокате пронеслась парочка милых одноклассников: Пломбирчик и, обвившая его, как спрут, Глина в голубом костюме. Ну вот как умудриться так изящно отставить ножку на заднее крыло самоката и так романтически струиться в сером утреннем мире подвитыми кудряшками цвета персикового пуделя? Так умилительно транспортировать букеты: почти роняя, а на самом деле крепко вцепившись? Глина талантливая. Очень. Не как все, о, разумеется, особенная. Уникальная. Куда там всем прочим. Какой у нее по счету Пломбирчик? Всех спортсменов уже в классе перебрала, и Тузика-баскетболиста, и Никиту Молчуна, и Гуньку-футболиста, и… Много кого, Винтика и Шпунтика, кажется, тоже, – только лузеры с последних парт еще не в списке ее побед. Или расправ. А Пломбирчик, сливочный такой, хорошенький, всегда, как из бассейна, чистенький, гладенький – водным поло занимается, Глина что, на сладкое его оставила?

А сама Лимба, как дура, вроде как все еще с Пончиком – никак Румяшкина во взрослое прозвище не переименовать, ничего на ум не приходит. И зачем ей Пончик, вот бы понять? Как отвязаться? Зачем ей вообще эти псевдодружбы, псевдолюбови? Чтоб уважали? А не плевать? Да какая вообще любовь к Пончику, так, списывать давала… И мамаша у него – стерва заносчивая. Господи, зачем? А Глине на кой черт ее мальчишки? Тоже для статуса? Поверить, что она в них ищет этого, как там… Теплоты и участия? Ну-ну. Согрей акулу, рыбка гуппи. Глина раньше, в пятом классе, в секретном списке Лимбы из книжки про Незнайку называлась Хорошкой, но это добренькое прозвище давно уж расползлось на Глине в лоскутки, уж что-что, а характер у нее – хоть кирпичи делай. Ну, и лепить любит. Еще раньше, когда она была подружкой, они вместе играли в «Изумрудный город», и угадайте, кто был Гингемой1? А кто – Бастиндой2, и вот несет сейчас в школу фиолетовые цветочки?

Вокруг школы с пеной букетов кипело человеческое варенье. Хоть не заходи в ворота, около которых брошен желтый самокат. Перепрыгивать его, что ли? Кстати подошел толстый – но раза в три меньше Пончика – Знайка Антон и, раз катить заблокированный прокатный самокат никак, просто поднял его и переставил подальше к забору, чтоб не мешал народу входить, помахал Лимбе:

– Привет, Баська!

– Привет, Антон, – сурово буркнула Лимба, чтоб скрыть приязнь. Хороший парень Антошка, только ресницы белые и сам весь круглый, толстый. Страшила, который хочет мозгов – но их у него и так хоть отбавляй. Очень умный. На медаль идет. На Бал литературных героев зимой одевался Обломовым, хотя кажется, что ему бы лучше быть Пьером. Это все Антошкина деликатность, ведь Пьер – уже претензия, даром что «Войну и мир» толком никто не читал, так, сюжет перескажут по краткому содержанию, да и то не все. Когда ее читать, эпопею эту, тут с математикой вечная битва. Летом, что ли? На такую глупость только Антошка способен, да они с Глиной, все остальные живут повеселее. Как Антошка все успевает? У него вон дома еще двое младших, уроки делать – тоже в коворкинг библиотеки ходит… Ему и прозвище придумывать не хочется, такой уж он, Антон, настоящий, из всех детских прозвищ вырос. И еще он немножко похож на советский АН-какой-то там – толстый транспортный самолет, похожий на летучего тюленя. У Антошки тоже грузоподъемность будь здоров, всем готов помочь добраться куда им надо. Добряк. Лицо светится, будто правда рад ей. А разве нет? Столько вместе пройдено лабораторных и контрольных. И в коворкинг научил ходить. Хороший он человек или так, тюфячок, для всех лапочка, послушный и умненький?

– Что приуныла, Бастинда?

– Хочу машину времени, чтобы щелк – и уже Первое сентября в институте.

Антон погас, будто в нем лампочку выключили. Вздохнул и зачем-то поверх варенья и букетов посмотрел на огромный старый баннер с юным космонавтом на облезлой желтой школьной стене: «Нашей школе 55 лет!». Баннер опаздывал уже на пять лет, наверно, скоро поменяют. Антошке не до школьных юбилеев, ему бы выжить в одиннадцатом-то классе, отличнику, раз он идет на медаль. И они с Глиной. Еще трое-четверо в загривок дышат, такой класс. Сплошная борьба за живучесть. Вот надо это ей, Лимбе? Надо. Чтоб не быть никому обязанной, а поступить на бюджет… Куда она сама захочет, а не куда мама велит. А парням ведь страшнее не поступить.

– Такое чувство, что въезжаем в тоннель под Заливом, – усмехнулся Антон. – И солнце увидим только после экзаменов.

– И то если выпустят из тоннеля, – усмехнулась Лимба. – Как бы не пришлось так и рыть под землей дальше, сквозь институты, работы и так далее, до пенсии, – она тоже посмотрела на баннер и передернулась от цифр, реальной и виртуальной. – А то и до могилы.

– Иногда мне тоже кажется, что я сижу в шахте. Хочу быть кротом, – Антон так улыбнулся, что Лимба увидела в нем круглого пятиклассника Знайку, который никогда ни с кем не дрался и собирал значки с самолетами. – Кроты хотя бы роют норы по своему собственному проекту.

– Но ты ж не крот, ты – самолет…

Антошка фыркнул и махнул рукой:

– Ничего, Баська, прорвемся. Буду и я когда-нибудь строить самолеты. А ты что из экзаменов сдавать будешь?

– Сложный вопрос, – Лимба смахнула его в темноту под сознанием. Пусть недельку-другую там поваляется, в ящике под замком.

Антон – как это у него получается? – видел всех насквозь:

– Баська, в индуизме следование своей дхарме награждается перерождением на уровень выше, а предательство себя – наоборот.

– Чему следование? – вот откуда он столько всякого знает?

– Своему предназначению. Ты ж не хочешь в следующей жизни родиться бурундуком? Или в самом деле кротом?

– Антошка, хоть ты не начинай. Думаю… Думаю, сдам все, что захочу, а решать буду потом…

– А ты не сдохнешь – все сдавать?

Запросто. Башка лопнет, как перенадутый шарик – бац, и все. Литература с профилем по математике не бьются в первую очередь чудовищными объемами… А мама если поймает на литературе, то оторвет и те ошметки, что от взорвавшейся головы останутся. Лимба попросила:

– Ты не говори никому, ладно? Я правда еще не решила. Идем к ребятам?

То, что первосентябрьская линейка – похороны лета, Лимба впервые почувствовала именно на этом школьном стадионе, когда ее привезли сюда, в холод, под серое небо, и сдали в пятый класс математической школы с такими порядками, что жизнь тут же вылиняла, сморщилась и пошла уравнениями на страницах тетрадок в клеточку. В линейку – по остаточному принципу, а порисовать и вовсе только на изо в школе раз в неделю, а сама дома и не смей, некогда. Мир до пятого класса… Наверное, это вправду был рай. Из рая можно вылететь и самолетом. Из лета – прямо в ту холодную серую осень под зонт, под дождь, в промокшие туфли и раскисшие банты, носом в пахнущий аптекой букет, чтоб не смотреть на всех чужих вокруг, не слышать все это громкое и неразборчивое, эхом отдающееся над стадионом в многоэтажках вокруг, и ребята ужасно чужие, и все люди бледные, все – не те, ненужные, какие-то дерганые… Ничего, выжила. Но Первое сентября… А прав Антошка, вот бы раз, и в темноте под явью, под жизнью, прокопаться хотя бы во второе сентября… Обмануть реальность хотя бы на денек. Хватит мечтать. Паршивый день будет, да, надо собраться и перетерпеть.