Этот удар подкосил Волка. Он замкнулся в себе, перестал заниматься делами, запил… Сестра пыталась его образумить, но всё было тщетно. Он отправил её учиться в какой-то пансион, подальше от себя, от своих проблем, от своего… безумия. А сам… Сам он искал забвения. В вине, в картах, в… женщинах. Но ничто не помогало.

И тогда… Тогда он решил сыграть в самую опасную игру, которую только мог придумать. Вступил в Лигу Вольных Игроков. Надеясь, что близость смерти, постоянный риск, азарт… что всё это вернёт ему вкус к жизни. Или же… Или же, если повезёт, он выиграет главный приз, станет богатым и… вернёт ЕЁ. Ту, которая его отвергла.

Первую свою охоту он выиграл. Легко, играючи. Его «дичь» оказалась каким-то мелким чиновником, трусливым и ничтожным. Волк заколол его, как свинью, даже не вспотев. А потом… Потом всё вернулось на круги своя. Тоска, отчаяние, бессмысленность… И – ожидание. Ожидание следующей игры…

И вот – дождался. Курьер, чёртов вестник смерти, принёс ему уведомление. Он – «дичь». На него открыта охота. И он, кажется, знал, кто его «охотник».

Он готовился. Распустил слуг, нанял каких-то сомнительных типов, которые должны были следить за всеми новоприбывшими в окрестностях замка. Пытался раздобыть денег на двойников, но… Но денег не было. Ни гроша.

Он ждал. Ждал и боялся. Боялся и ждал. И… пил. Пил, как проклятый, пытаясь заглушить страх и отчаяние. И когда я приехал… Он был уверен, что это – ОН. Что это я – его «охотник».

Рассказывая всё это, Волк то и дело прикладывался к бутылке, словно боясь, что трезвым он не сможет вынести тяжести своего признания. И в глазах его, покрасневших и воспалённых, я видел… не только страх. Но и… зависть. Зависть ко мне – другому, здоровому, успешному. Ко мне, у которого, как ему казалось, всё было хорошо.

Я пытался его отвлечь, разговорить. Рассказывал о столичной жизни, о балах и интригах, о своих… похождениях. Вспоминал наше детство, наши игры, наши проказы… И, кажется, мне это удалось. Волк оживился, начал улыбаться, шутить… Даже Хвостик, всё это время сидевшая за столом молча, словно тень, и не сводившая с меня глаз, кажется, немного оттаяла.

Мы пили, ели, смеялись… И мне, на какое-то время, показалось, что всё ещё может быть хорошо. Что мы, как в старые добрые времена, справимся со всеми бедами. Что мы…

Но, прощаясь с Волком и его сестрой, я не мог отделаться от ощущения… безнадёжности. Словно над ними, над этим старым, обветшалым замком, нависла какая-то тёмная, зловещая сила. Сила, которую я не мог ни понять, ни… победить.

Известие настигло меня, когда я, стиснув зубы, гостил у дальних родственников в поместье с издевательски-умиротворяющим названием "Тихая Заводь". Какая горькая ирония! Тишиной там и не пахло. Тётушка Аделаида, упокой, Господи, её неуёмную душу (хотя, зная её вздорный нрав и любовь к интригам, сильно сомневаюсь, что ей уготовано место в раю), была женщиной… энергичной. Чересчур энергичной, чтоб её! Балы, охоты, званые обеды, приёмы, визиты, сплетни, сватовство, пересуды… От её нескончаемой, бьющей через край энергии, подобно гейзеру, от её пронзительного, как у рыночной торговки, голоса, от бесконечной череды напудренных париков, шелестящих юбок и приторно-сладких улыбок у меня к концу недели разболелась голова, и единственным моим желанием, навязчивой идеей, стало – сбежать. Сбежать куда угодно, хоть к чёрту на рога, в самое пекло, лишь бы не видеть, не слышать, не чувствовать всего этого… И тут – словно насмешка судьбы, словно удар под дых, словно… Впрочем, неважно. Любые сравнения бессильны, когда речь заходит о таком.