Лера Сергей Нижегородцев

Олег перевернулся на бок, сминая простыню. Третий час ночи, а сон не шёл. Старый дом поскрипывал под напором осеннего ветра, будто разговаривал сам с собой. Через неплотно задёрнутые шторы пробивался лунный свет, рисуя на полу дрожащие тени.

Он уставился в потолок. Трещины разбегались по штукатурке, словно дороги на старой карте – такие же запутанные, как его мысли. Переезд должен был стать началом чего-то нового. Вместо этого тишина давила на барабанные перепонки сильнее, чем любой городской шум.

Тишина здесь была особенной. Не той, что успокаивает, а той, что заставляет прислушиваться. Выжидающей. Наблюдающей.

Олег сел на кровати, потёр лицо руками. Пальцы дрожали – опять. Ноги коснулись холодного пола, и он поёжился. Отопление барахлило, как и всё в этом доме. Риелтор, конечно, "забыл" упомянуть половину проблем. "После странной истории с прежней хозяйкой" – только и сказал, будто это объясняло смехотворную цену.

Накинув старый свитер, Олег вышел в коридор. Половицы заныли под его весом. Лунный свет, проникающий через окно в конце коридора, высвечивал старый дисковый телефон на стене. Чёрный, с потёртым диском, он висел там, как реликт ушедшей эпохи.

Телефонная компания утверждала, что линия отключена много лет назад. Провода, уходящие в стену, выглядели истлевшими, покрытыми паутиной времени. Олег остановился напротив, разглядывая аппарат. Что-то в нём притягивало взгляд – может, контраст глянцевой поверхности с тусклыми, выцветшими обоями вокруг.

"Надо бы снять его," – подумал Олег. Но рука так и не поднялась.

Ветер усилился, завыл в печной трубе. Дом ответил новой серией скрипов, словно вздохнул. Телефон на стене безмолвствовал. Как и должен был.

Олег вернулся в спальню, рухнул на кровать. Сон не шёл. Часы на тумбочке показывали половину четвёртого. Он закрыл глаза, вслушиваясь в ночные звуки дома: потрескивание деревянных балок, шорох ветвей за окном, тихий стон ветра в щелях оконных рам.

Внезапно тишину разорвал резкий трезвон. Олег подскочил на кровати, сердце заколотилось где-то в горле. Звук был настолько неожиданным, что на секунду он решил – послышалось. Но телефон продолжал надрываться, требовательно, настойчиво.

Телефон. Старый дисковый телефон в коридоре.

Который не должен работать.

Звонок повторился – громче, отчётливее. Олег медленно поднялся. Ноги словно налились свинцом, каждый шаг давался с трудом. Он вышел в коридор. В лунном свете чёрный аппарат на стене казался тенью, опухолью на выцветших обоях.

Трезвон не прекращался. Дребезжащий, из другой эпохи.

Олег остановился перед телефоном. Рука потянулась к трубке и замерла в сантиметре от неё. Сердце колотилось так, что казалось – вот-вот выпрыгнет из груди.

"Это ошибка. Просто ошибка," – мелькнуло в голове.

Он снял трубку. Пыльную, пожелтевшую от времени. Поднёс к уху.

Тишина. Только лёгкий фоновый шум, похожий на шелест листвы или… дыхание?

– Алло? – голос Олега прозвучал хрипло, надломленно.

Молчание.

А потом:

– Папа?.. Ты меня слышишь?..

Тонкий детский голос. Девичий. С той особой интонацией, которую невозможно забыть или перепутать.

Пальцы Олега онемели. Трубка выскользнула из руки и повисла на витом проводе, раскачиваясь, как маятник. Из неё всё ещё доносилось тихое:

– Папа? Папа, это я…

Олег прижался к стене, не в силах оторвать взгляд от покачивающейся трубки. Из неё всё ещё лился этот голос – невозможный, нереальный, но такой знакомый. Каждая нота, каждый изгиб интонации отзывались болью в сердце.

– Я скучала. Тут темно, но Ника со мной.

Ника. Плюшевый заяц с оторванным ухом. Лера никогда не расставалась с ним. Даже в ту последнюю…

Олег сполз по стене на пол. Колени подогнулись сами собой. Рука дрожала, когда он снова взял трубку. Прижал к уху так сильно, что стало больно.

– Ты… – голос сорвался. Горло сдавило. Он попытался снова, но вышел лишь сиплый шёпот.

– Ты меня помнишь?.. Папочка?..

"Папочка". Не "папа". Именно так она его называла, когда хотела о чём-то попросить или когда боялась. Это слово, произнесённое с той самой, особенной интонацией, с лёгким растягиванием первого слога – оно было только её. Никто больше так не говорил.

Олег зажмурился. По щекам текли слёзы, а в груди что-то рвалось и корчилось. Пять лет. Пять лет тишины, и вот теперь – этот голос.

– Л-лера? – наконец выдавил он, цепляясь за трубку, как утопающий за соломинку.

На том конце – тихий вздох. Облегчения? Радости?

– Ты помнишь меня, – не вопрос, утверждение. В голосе девочки мелькнула улыбка. – Я знала, что ты не забудешь.

Олег беззвучно заплакал, прижимая трубку к уху так сильно, будто хотел слиться с ней, проникнуть через провода туда, где звучал этот голос.

– Как… как ты… – он не мог закончить фразу.

– Это не важно, папочка. Главное – я нашла тебя. Ты ведь будешь теперь разговаривать со мной? Я так долго тебя искала.

– Что это за хрень?.. – прошептал Олег, руки затряслись крупной дрожью. – Нет… нет!

Он с силой швырнул трубку на рычаг. Звук удара эхом разнёсся по коридору. Олег отшатнулся от телефона, словно от ядовитой змеи, прижался спиной к противоположной стене. Сердце колотилось где-то в горле.

Дом вокруг вдруг стал чужим. Тени в углах сгустились, вытянулись, словно наблюдали за ним. Лунный свет, падающий через окно, казался теперь холодным, неестественным. Даже воздух изменился – стал плотнее, тяжелее.

Олег резко развернулся и бросился к телефону. Пальцы лихорадочно ощупывали стену вокруг аппарата, проследили провод до розетки. Её не было. Провод уходил прямо в стену, обрываясь у потрескавшейся штукатурки.

– Не подключён… – пробормотал он, отдёргивая руку. – Он, блин, не подключён!

Олег отступил на шаг, потом ещё. Руки тряслись так сильно, что он сунул их подмышки.

"Водка," – мелькнула спасительная мысль. Вчера он выпил. Немного, но выпил. Может, больше, чем помнил? Может, всё ещё не протрезвел до конца?

"Или сон. Просто кошмар. Сейчас проснусь…"

Он с силой ущипнул себя за предплечье. Боль была настоящей. Слишком настоящей.

"Нервы. Переутомление. Стресс. Галлюцинация…"

Олег метнулся в ванную. Включил свет, яркий до рези в глазах. Открыл кран на полную мощность и сунул голову под ледяную струю. Вода стекала по лицу, за шиворот, холодила кожу. Он хватал её ртом, захлёбывался, но не останавливался.

Когда наконец выпрямился и посмотрел в зеркало, оттуда на него глянуло бледное лицо с красными, воспалёнными глазами. Мокрые волосы прилипли ко лбу. Щетина. Тёмные круги под глазами.

"Я схожу с ума," – подумал Олег, разглядывая своё отражение. Руки всё ещё тряслись, когда он пытался вытереться полотенцем. – "Просто схожу с ума. Нет никаких звонков. Нет голоса. Нет… её."

Олег вернулся в спальню на нетвёрдых ногах. Свет включил сразу – все лампы, какие нашёл. Жёлтый электрический свет разогнал тени по углам, но не успокоил колотящееся сердце. Он лёг, не раздеваясь, поверх одеяла. Мокрые от воды волосы холодили затылок.

Часы показывали 4:17. До рассвета оставалась вечность.

Тишина вернулась в дом. Не было больше телефонного звонка, не доносилось ни звука из коридора. Только ветер за окном да изредка потрескивающие половицы. Олег уставился в потолок, следя за трещинами, убегающими от люстры к стенам. Он не моргал, боясь закрыть глаза даже на секунду.

Но тишина теперь была другой. Не пустой, не мёртвой – а выжидающей. Напряжённой. Словно кто-то притаился за стеной и прислушивался к его дыханию. Или за дверью. Или прямо здесь, в комнате, невидимый, но ощутимый каждой клеткой тела.

Олег резко повернул голову, оглядывая комнату. Никого. Только тени от мебели, растянутые светом настольной лампы. Он сглотнул. Горло пересохло.

"Я не сумасшедший," – повторял он про себя. – "Не сумасшедший."

Но голос. Этот голос. Он звучал так отчётливо, так близко. Каждая интонация, каждый изгиб фразы – всё было её. Лера. Его Лера. С той самой манерой растягивать гласные, когда она о чём-то просила. С тем же придыханием в конце вопросительных предложений.

Он помнил, как она звала его, когда боялась грозы. Как произносила "папочка", когда хотела мороженое перед ужином. Как смеялась, когда он подбрасывал её к потолку – звонко, заливисто, запрокинув голову.

Пять лет прошло. Пять лет, два месяца и семнадцать дней.

Олег перевернулся на бок, подтянул колени к груди. Свет резал глаза, но выключать его было страшно. В тишине дома каждый звук казался значимым – скрип половицы, шорох занавески, тиканье часов. Как будто дом прислушивался к нему. Или кто-то в доме.

Он понял: голос был слишком живой, чтобы быть сном… и слишком знакомым, чтобы быть розыгрышем.

Олег проснулся от яркого солнечного света, бьющего в глаза. Шторы он так и не задёрнул вчера, а лампы остались гореть всю ночь. Часы показывали почти полдень. Он с трудом сел на кровати, чувствуя, как ноет затёкшее тело – так и проспал, не раздеваясь, поверх одеяла.

В доме стояла странная тишина. Не просто безмолвие, а какая-то вакуумная пустота, словно звуки здесь умирали, не успев родиться. Олег прислушался – ни скрипа половиц, ни гудения холодильника, ни пения птиц за окном. Даже собственные шаги казались приглушёнными, будто дом проглатывал их эхо.

На кухне он машинально поставил чайник. Руки всё ещё подрагивали, и спички несколько раз выскальзывали из пальцев, прежде чем ему удалось зажечь газ.