Кубик Рубика Нина Ким

Посвящаю книгу женщинам, хранительницам семейного очага

Август 1980 года

9:00.

Синди торопилась. Торопливо включила функции GPS и увидела время прибытия к указанному адресу. Проехала центральную часть маленького городка, вольготно раскинувшегося среди песчаных дюн Северного моря и вырвалась на скоростную трассу. Август в этом году выдался теплый, не отставая от жаркого лета, редкого на холодном побережье. Даже во вторую половину месяца солнце грело волны и окрашивало море в веселые цвета. Поездка случилась неожиданно. Идоли убедила Синди в необходимости встречи с ее знакомой, жившей в Арденнах:

– Тебе нужен астролог.

– А гадалка?

– Не волнуйся, она расскажет о твоем прошлом и о будущем, и звезды докажут ее правоту.

Короче, как всегда, Синди прислушалась к совету подруги и решилась на встречу с незнакомым человеком, который, якобы знает все о ней и поможет разобраться со всеми тревожными мыслями.

Идоли оказалась единственным человеком, с кем Синди не потеряла связь после окончания университета. Они подружились на первом курсе и больше не расставались. Совершенно противоположные по характеру, девушки дополняли друг друга и казались двумя половинками одного целого. Когда Идоли пригласила впервые к себе домой, Синди не могла прийти в себя от увиденного. Лес, поля, озера, через которые петляла дорога к дому подруги, оказались собственностью семьи Идоли, баронессы по происхождению и других действующих титулов. Огромный замок, окруженный густым лесом, предстал перед ними во всем своем величии.

– Здесь живет бабушка, – пояснила Идоли оцепеневшей подруге, – а мы здесь. В тени замка стоял довольно больший дом. Если бы не величавое соседство, то и он казался бы не самым маленьким. И на довольно почтительном расстоянии притулилось небольшое жилое строение, где жила прислуга, семья из Польши. Не успели девушки переодеться, как их пригласили на ужин. Отец Идоли и две старшие сестры уже сидели за огромным столом. Увидев, Синди, они радушно поздоровались с ней и представились. Стул рядом с отцом пустовал. Неторопливый ужин прерывался вопросами и ответами.

– Приезжайте к нам в гости. Рад буду видеть вас, девочки нечасто приглашают домой своих друзей, – церемонно произнес глава семьи, встав из-за стола.

Ранним утром выехала в другую часть страны. Путь оказался неблизким. Когда время перевалило за полдень, дорога пошла резко вверх. Начались горы. Эхо двигателя машины разнеслось в Арденнах, раздвигая облака. Солнце спряталось за верхушки деревьев, сплетенных в сплошную арку над головой. Веселые солнечные зайчики прыгали по зеленым листьям, еще мощным и свежим. Август и не думал уступать осени, чье время по календарю начиналось уже через неделю.

Дорога вильнула вправо, стала узкой и неровной. Совсем скоро Синди остановилась у нужного дома, окруженного высоким забором. И опять веселые солнечные зайчики догнали ее и заплясали на зеленой лужайке перед входом.

– Расскажи ей обо всем, не стесняйся, – сказала подруга, посоветовавшая обратиться к астрологу.

– Да, конечно. Иначе, какой смысл с ней встречаться.

Вставить рассказ про Идоли.

Синди легонько надавила на металлическое кольцо: послышался мелодичный звон и следом чьи-то шаги. Дверь открылась.

– Добрый день, – смущенно произнесла Синди, – я от Идоли.

– Добрый день! Она предупредила о вашем приезде. Проходите. Меня зовут Мэгги. – Хозяйка опять улыбнулась и провела гостью в дом. Предложила отдохнуть и выпить по чашечке чая с дороги. Странное чувство покоя и безопасности исходило от незнакомой женщины, как будто Синди оставила за порогом чужого дома тревожные мысли.

Чай с привкусом душицы, мягкие тона мебели, глубокие кресла, разделенные журнальным столиком, и мягкая улыбка рассеяли волнение гостьи.

– Давайте еще раз знакомиться. Год, число, месяц, время и место вашего рождения.

– Четырнадцатое января 1949 года. Родилась в Бельгии. В Ваттерсхее, времени не знаю.

– Составим вашу натальную карту.

Синди робко задавала вопрос за вопросом и кратко записывала ответы, чтобы обдумать их позже.

Астролог неторопливо предсказывала возможный ход событий, абсолютно ничего не советуя, только перебирая факты прошлого, настоящего и будущего. Когда вопросы закончились, хозяйка закрыла натальную карту и произнесла:

– Пришла пора.

– Пришла пора, – эхом повторила Синди и перед глазами ожили дни юности.

Она увидела себя. Ту, какой была много лет назад. И выросла в поселке, выросшем на печали и воспоминании пришлых людей. Синди видела себя: несуразную, стеснительную. Мать удивленно смотрела на нее, словно чужая девочка забрела нечаянно к ним. В той жизни все у Синди все начиналось с «не». Небольшой дом, где она выросла, снаружи казался нелепым: часть стены красного цвета, часть желтого, как будто на строительство не хватило одинаковых кирпичей; небольшие подслеповатые окна, пристально вылупившие на улицу свои глазницы, соломенные крыши, по которым плясало летом огненное солнце и дрожал иней в зимние месяцы. Порой из них выглядывали детские рожицы, чумазые, словно они, а не отцы их вернулись из шахт, где долбили каменный уголь. Вечерами тусклый свет окрашивал улицу в цвета дешевых штор, ярких, как оперенья попугаев. Благородные цвета стоили дорого и женщины выбирали то, что по карману и шили все, что необходимо. Иногда шторы и наволочки казались комплектом, дополненным еще и кухонными полотенцами. Короче, жили и не тужили, пытаясь приспособиться к неприхотливой действительности. Каким образом сюда занесло разномастное население, никто не знал и знать не хотел: зачем чужие истории, когда своих хватает через край. Да и опасно было совать нос в чужие дела. Поэтому одинаково корпели и марокканцы, вырывшие Альберт канал, и греки, и горластые итальянцы: их объединяло одинаковое клеймо: клеймо чужака. Из скособоченных домов ветер выдувал не только тепло из комнат, но и из людских сердец. Люди становились половинчатыми, уродливыми, непонятно какими. Они стремились в счастливую жизнь и никак не могли поймать за хвост удачу. Птицу своего счастья, подраненную больной фантазией, страхом и бегством от своей земли. Вскоре район чужаков стал своим на административной карте города и на учете в городской администрации. Рождались дети, похожие на бельгийских ребятишек по манерам поведения, по выговору нидерландского языка и совершенно различные по менталитету. Но каждый ребенок уже получал навыки, необходимые для этой странной среды. Вечерами казалось, что дома поднимаются вверх от крепких ароматов различной пищи, но в том сгустке самой стойкой был запах итальянской пиццы, которую пекли в самодельной печи, выложенной под навесом на улице. Синди часами могла смотреть, как женщины месили послушное тесто, растягивали края в разные стороны, накладывали сверху начинку из сыра и томата с листочками базилика и ловко отправляли в печь. Добродушные итальянки, распаренные жаром печи, улыбались девочкам и иногда даже угощали пиццей. Вкуснее той пиццы Синди не доводилось есть во взрослой жизни даже в самой Италии.

Дети из греческих семей угощали зелеными оливками, которые привозили из своей родины, куда ездили довольно часто.

В марте месяце соседи турки и марокканцы угощали соседей мясом, они праздновали какой-то свой религиозный праздник. Мать радовалась. Ставила мясо на огонь, рубила белокочанную капусту, готовила борщ по всем правилам: с морковью и свеклой, тушила на медленном огне помидоры и присыпала укропом. И основное блюдо, соленое сало, толстые шматки с розоватым оттенком, горделиво красовалось на столе во время принятия пищи. По осени отец рыскал по округе и находил фермеров, договаривался «забить кабанчика», чтобы можно было посолить неостывшее мясо. Бельгийцам казалось ненормальным, есть парное мясо: считали, оно отравлено страхом. Забирал тушу свиньи целиком и делил поровну на несколько хозяев. Вскоре хозяйки странного поселения научились у местных жителей готовить овощные супы и с удовольствием пристрастились к ним. Лук-порей добывали на полях после уборки урожая, как и остальные овощи. На рынке, если прийти туда к концу дня, в отходах можно было на неделю собрать все, что душе угодно. Короче, только успевай и голодным не останешься. Синди не спрашивала родителей о том, как их семья оказалась в этом месте, почему они разговаривают в семье на русском языке, а у матери вырываются непонятные слова со странным произношением г, как х. Им, детям, все казалось естественным, нормальным явлением обычной жизни, как смена времени года, приход весны и лета, теплой осени и мягкой зимы. Отец не работал на шахте, как большинство обитателей поселка. До войны, как однажды услышала Синди, он строил дома. В мирное время его профессия оказалась самой нужной. Рано утром он уходил на работу и приходил поздно вечером, всегда в одно и то же время. Выходные проводил с семьей, мастерил что-то по хозяйству, строгал, чинил, перестраивал и пристраивал клетушки к основному жилому дому. Мать занималась только хозяйством: стирала, убиралась, готовила еду и следила за детьми. Они дополняли друг друга. Полный отец с нахмуренными бровями, длинными усами и худая мать, проворная, ловкая и улыбчивая. Синди не походила внешностью на них, отличалась и от своих братьев и сестер. К тринадцати годам она страдала по-взрослому. Разглядывала себя в зеркало и ужасалась: надо же такой уродиться. Рыжая, с россыпью веснушек на лице, с острым носиком, торчащим между впалых щек, с острыми коленками и локотками, с глазами зеленого цвета и длинной цыплячьей шеей.