Красный Терем Дея Нира

Посвящаю книгу:

Моим самым близким и родным людям.

Горячим сердцам, жаждущим новых открытий.

Тем, у кого есть мечта, за которую стоит бороться.

В лесах, где деревья тянутся к небу,

В глухой деревушке Марешка живёт.

Её сторонится и кликает ведьмой,

Считает чужой и не любит народ.

Тайна есть у юной красы:

Русалочья кровь в её венах течёт.

С заката до самой рассветной росы

С нечистью девица речи ведёт.

Лишь только достигла шестнадцати лет,

Решил её замуж выдать отец.

Но сердцем её уже дан был обет,

Не люб нашей деве красавец-кузнец.

Тайна есть у юной красы.

Поможет ли деве русалочья кровь?

С заката до самой рассветной росы

Молит она сохранить ей любовь.

За милым пойду хоть на край, хоть за край

И душу отдам, чтобы рядом с ним быть.

С нелюбым мне в тереме ад, а не рай.

Я лишь одного могу в сердце хранить.

Тайна есть у юной красы,

Сжалятся ль боги над ней или нет?

С заката до самой рассветной росы

Девица ждёт судьбоносный ответ.

Евгения Зальцзейлер

Сквозь закрытые ставни забрезжил румяный рассвет. Но я еще пребывала в приятной полудреме. Хотелось хоть немного насладиться покоем полутемной спаленки. Хитрый ветер пробрался сквозь щели оконных ставен и холодил босые ноги. Повеяло свежестью, какая появлялась после дождя.

Жаль, что отец велел всегда закрывать окна на ночь. Из опасения, что к нам могут проникнуть недобрые люди, хотя воровство случалось крайне редко. Если только какие караваны купеческие мимо проедут. Да разве ж они долго задерживались когда-нибудь? А если бы кто и забрался в дом, так его бы ожидало разочарование. Ведь у нас ничего нет такого, что могло бы вызвать их интерес.

Сам дом довольно мрачный, как снаружи, так и внутри. Массивный, высокий, с грубо оструганными балками и двускатной крышей, прятался в густом саду, словно стесняясь своего вида. Он мог бы казаться богатым, но не сейчас. Хотя ставни и двери украшены дивными узорами в виде птиц и зверей, чтобы оберегать дом от всякого лиха, сейчас совсем потемнели от сырости. Густой мох зелеными дорожками переползал с земли и камней на стены, цеплялся за темные бревна и карабкался на крышу.

В углах на потолке кое-где виднелись разводы от дождей: в нашем краю грозовые облака более частые гости, чем сияющее и ласковое солнце.

Наш дом стоял на окраине деревни, в окружении чужих дворов, у самого дремучего леса. Куда ни глянь – бесконечные дубовые рощи, луга, поля с рожью и льном, земляничные и цветочные поляны, быстрые речки. Даже если какой смельчак забрался бы на самое высокое дерево и огляделся, то взору его предстала одна и та же картина: бескрайние зеленые просторы и блестящая синь озер. Порой земля сливалась с небом, особенно в ненастье, когда густые туманы захватывали в плен все кругом. Тогда даже соседские дома пропадали в этом молочном мареве.

Впрочем, летними ночами я могла разглядеть россыпи чудесных, сияющих звезд. Я любовалась ими порой до самого утра, пока не бледнело темное небо, и терзалась вопросами, которые в нашей деревне посчитались бы странными. Живет ли кто на этих дальних звездах? Отчего луна становится месяцем? Как день сменяется ночью? Душа моя уносилась далеко-далеко. Так приятно было мечтать о чем-то неведомом и далеком.

Но суровый оклик отца возвращал меня к действительности. Тогда я бежала скорее принести воды, задать корма лошадям и овцам и принималась за повседневную привычную работу по дому.

Если бы только он узнал, о чем я грезила, мне пришлось бы несладко. В нашей деревне обо мне и так говорили, как о «чудной», лишь только случай подворачивался. Каждый раз, как только я нечаянно проговаривалась о чем-то необычном и необъяснимом, отец грозно сдвигал брови и произносил насмешливо, растягивая слова:

– Замуж тебе пора, Марешка, как бы не засиделась в девках. Пускай муж на тебя ищет управу. Всю дурь-то из головы повыбьет. Вот придет осень…

По обычаю, свадьбы играли ранней осенью. После сбора урожая, когда стены амбаров ломились от мешков с рожью и ячменем, когда славили Древних Богов за дары их, по всем домам, где жили девицы на выданье, звучали обрядовые песни. Сперва разыгрывали так: будущая невеста делала вид, что упрямится и не желает идти замуж, хотя я знаю, что у нас замуж хотят все девицы. Жених раскладывал перед ней и ее родней украшения и монеты на красный кусок ткани, и сказывал, чем может похвалиться.

Не было еще такого, чтобы свадьба расстроилась или жениху отказали, потому как дело это ответственное и важное, за которое отвечает вся деревня, а не только жених, невеста и их родители. Никто не пойдет сватать невесту, если ему нечего предложить ей и ее родным. Он станет работать до тех пор, пока в его амбаре и в доме не появится все то, что необходимо семье для достойной жизни.

По моему разумению, самое печальное то, что перед свадьбой жених позволял невесте подшучивать над ним в присутствии остальных, что входило в саму игру сватовства, а после свадьбы чаще всего ей приходилось забыть о шуточном поведении.

Девушки довольно скоро взрослели в первые дни замужества. Хотя им и так прививалось уважение и почтение перед мужчинами, но тут уж каждый отдельный муж вступал во все права над женой. Никто был не вправе осудить его, как и ее родня, если ему доводилось поучать или даже колотить ее. Жена могла пожаловаться на дурное обхождение, но если выяснялось, что она ленилась, была не слишком расторопной хозяйкой, отказывалась без весомой причины выполнять супружеский долг, то ее не жалели.

Мне не давали покоя мысли о собственном замужестве. Каждый раз я с ужасом проходила мимо огромного, словно медведь, Владара, и, если отец сопровождал меня, то переглядывался с ним, а потом искоса бросал изучающий взгляд на нас обоих. Будто сомневался, смогу ли стать хорошей женой Владару и как скоро муж «выбьет из меня дурь».

Сам Владар был не говорлив. Достаточно того, как он смотрел своими пронзительно-голубыми глазами. Ни разу я не видела широкой, открытой улыбки на его лице, не участвовал он и в молодежных гуляниях и посиделках, а все без устали работал в кузнице. Только в пору обрядовых праздников или свадеб он смывал копоть, наряжался в белую рубаху с красным поясом и молча, пристально глядел на веселящихся.

Я ловила его внимательный взгляд на себе и не понимала, о чем думал этот человек, потому что выражение его лица казалось неизменным: замкнутым и суровым. Внимание кузнеца ко мне я заметила еще несколько лет назад, с одной из весен, когда пришлось исполнить песню на празднике, восхвалявшем солнце.

Петь любила всегда и, хотя в обычное время отец не поощрял моего желания распевать на весь дом, так как в рабочее время надлежало размышлять о деле, а не о баловстве, он позволил Старейшинам послушать, как пою. После чего получила их одобрение и с тех пор иногда пела на праздниках. Многие из песен были и моего сочинения, о чем я умалчивала, так как стихосложение и всякая деятельность, требующая ума, возлагалась на мужчин. Только они, по общему мнению, могли складно излагать мысли, а женщинам требовалось знать лишь, как вести хозяйство, растить детей и ублажать мужа.

Если бы Старейшины и отец прознали, что я умела не только читать и писать, но еще и мечтаю о дальних странах и землях, меня бы наверняка ожидало жестокое наказание. Благодарение неведомым силам, моя матушка Драгана успела научить меня грамоте и привила неуемную жажду открытий, прежде чем скончалась от неизвестной хвори, когда мне исполнилось десять лет.

Как-то незадолго до своей кончины она вошла в мою комнату очень взволнованная, простоволосая, без обычного платка и со слезами на лице. Я еще подумала, что, наверное, отец снова осерчал на нее, как и бывало прежде. Никогда не понимала, отчего он мог проявлять недовольство, если матушка всегда была так добра и любезна. Она же обняла меня и взяла обещание хранить в тайне все переданные ею знания, как и заветный сундучок с книгами, который прятала под толстой половицей в самом углу, за столиком с девичьими побрякушками.

Ими я всегда мало интересовалась. Куда больше мое воображение захватывали картинки с невиданными доселе городами, морями и людьми, одетыми иначе, чем у нас. Подозревала, что мы неспроста жили в такой глуши и не покидали пределов деревни, за некоторым исключением.

Казалось странным, что мы поклонялись Древним Богам и подчинялись старикам, собиравшихся в самом центре деревни – в Красном Тереме. Книги говорили мне совершенно нечто необыкновенное и необъяснимое. Например, будто Земля круглая, а не плоская, хотя Старейшины утверждали именно последнее.

Но вот откуда у моей матери появились эти книги, кем были ее родители и откуда она пришла? Зачем вышла замуж за моего отца и приняла чуждые ей правила?

К моему отчаянию я начала размышлять об этом слишком поздно, когда матушки уже не было на свете. Сама она о себе мало рассказывала, хотя порой смотрела так, будто желала поделиться тайной, но в последний миг передумывала. Словно берегла от того, чего мне еще знать было не надобно.

Мы много гуляли с ней вдоль озер и рек, у топких болот, в самых глухих чащах, куда наши деревенские не ходили. Они опасались Хозяина леса и всяких существ, о которых сказки сказывали. Но нам с матушкой они не попадались. Правда, был случай, когда из чащи вылез огромный косматый зверь, похожий на медведя. Я замерла от испуга, вцепившись в мамину руку, но она стояла спокойно и даже не пыталась бежать.