Зверь, завидев нас, зарычал так, что у меня душа ушла в пятки, но потом успокоился, глухо, примирительно заворчал и скрылся за деревьями. Я бы поклялась, что перед этим взгляд его был полон понимания и любопытства. Вне себя от изумления, я расспрашивала маму, отчего он не напал на нас. И тогда она улыбнулась и тихо сказала: «Понял, что мы не враги ему. Звери это чуют. Но ты не бойся их. Тебе они зла не сделают». И тут же добавила, чтобы я никому об этом случае не говорила. Ведь люди истолковали бы это неверно.

К несчастью, в деревне и так находили повод, чтобы позлословить. Я часто слышала пересуды за спиной, когда мы с матерью шли по улице, а если играла с другими ребятишками, то ловила на себе косые взгляды других матерей, будто могла кого-то обидеть.

Но мне никогда это и в голову не приходило.

Матушка не обращала внимания на слухи и перешептывания. Считалось, что она сирота, без роду и племени, не помнящая своей семьи. Какое-то сильное потрясение лишило ее памяти, и потому не могла она о себе почти ничего рассказать. И хотя никому зла не делала, не любили ее люди. Все шептались, что другая она, чуяли чужеродную кровь.

Отец после ее смерти не говорил со мной о ней, а когда пыталась разузнать что-нибудь о матери больше, чем знала, он злился и принимался кричать, чтобы я занялась своими делами и научилась шить и пристойно готовить, что было обязательным условием для замужества.

Я прекрасно понимала, что стать прилежной хозяйкой и послушной женой было самым важным для моего будущего мужа, и решила сделать все, чтобы женихи не усмотрели во мне необходимых им качеств.

К нашим девицам начинали свататься по достижении их шестнадцати лет. Молодые мужчины присматривали себе девушку по нраву, навещали их родителей, подносили некие знаки внимания. Среди подарков обязательно были серьги, бусы, ленты и прочие безделицы.

В мой День Шестнадцатилетия дом наполнился гостями. Я постаралась на славу, чтобы все надолго запомнили, как запекаю утку, подаю крепкую ягодную настойку и справляюсь с другими важными для хозяйки делами. Если поначалу гости восхищались моими «черными, как плодородная земля, волосами» и «зелеными, как папоротники, глазами», то отведав моего угощения, восторженные возгласы утихли.

Изо всех сил пыталась я сдержать смех, когда на зубах первых мужчин нашей деревни раздавался хруст песка или яичной скорлупы. Или когда от глотка настойки они принимались кашлять от избытка «случайно» попавшей в нее соли. Свой основной невестин «подарок» я припасла на самый конец праздника, мысленно замирая от предвкушения.

Пышный мясной пирог, который выглядел вкусным и съедобным, стоило его разрезать, настроил против меня даже тех, кто смотрел на меня теми самыми пугающими взглядами, которых я остерегалась. Разрезанный пополам пирог явил собой устрашающую картину: из самого среза торчало дохлое крысиное тельце, точнее его половина. Рецепт этого пирога пришел ко мне в момент отчаяния, когда стало ясно, что на следующий день в отчий дом пожалует толпа чужих мужчин, чтобы разглядывать меня, как ярмарочную кобылу.

Батюшка с покрасневшим от досады лицом, суетливо принялся разливать остолбеневшим гостям водицу – ядреный ячменный напиток, от которого слабеют тело и разум. Водица оказалась вполне сносной, так как ее испортить я не успела. Мужчины закусывали засоленными огурцами и репой и все глядели в мою сторону не то с удивлением, не то с презрением. Я опускала глаза вниз, изображая стыдливую покорность. Тем проще было скрывать неописуемую радость, ведь я учинила то, что хотела.