Учёная псина считала, что не нуждается в хозяине, но ей не хватило ума понять, какая она глупая на самом деле.

Рассказ Шестнадцатого смутил, и он принялся листать дальше, уже не читая. В центре он обнаружил страницу, исписанную разными вариациями одной подписи. Во всех чётко виднелись «А», «К» и «Форта». Фортакова Анастасия. Девочка, сбежавшая в сектантскую общину. Это её тетрадь.

Человеческая тень гналась за Матвеем по тёмным переулкам. Её силуэт чернел на фоне сумрака, разбавленного жёлтым фонарным светом. Пробежав мимо горсовета, Матвей очутился на берегу. Во тьме Кощное озеро казалось огромным котлованом. Впереди виднелся старый причал, тянущийся трамплином над пустотой.

А ведь его разобрали, промелькнуло в голове у Матвея, когда его подошвы уже застучали по дереву.

У края он остановился. Не видя воды, нырять не хотелось: вдруг там на самом деле пропасть. Развернувшись, Матвей встретился с самим собой. На другом конце причала стоял его двойник.

– Как тебе фокус? – спросил тот и криво ухмыльнулся. – Это всё из-за Купалы.

– Я бы так никогда не решил.

– Ну дак ты и не я. Пока.

С этими словами двойник ринулся на Матвея, сбил с ног и полетел вместе с ним в пустоту. Впрочем, падение скоро закончилось, вода приняла их в холодные объятия. Вцепившись Матвею в плечи, двойник держал его, не позволяя всплыть на поверхность. «Вода своё возьмёт, возьмёт», – доносился откуда-то глухой, замогильный голос. А затем всё залилось призрачным зеленоватым свечением.

Вынырнул Матвей под переливающимися зелёно-малиновыми лентами северного сияния. Лес окружал озеро стенами амфитеатра. На миг покинув тело, Матвей увидел, как на них напирала клубящаяся серая мгла.

Со всех сторон полились аплодисменты, в воду полетели вялые цветы…

Матвей проснулся на полу, обнимая скомканное одеяло. Пробившись между штор, бледная полоска дневного света играла на его зеленоватой коже влажным блеском. Он потянулся, сгрёб в охапку одеяло и лёг на кровать к Насте. Та свернулась в клубок, пытаясь уместиться под двумя пуховыми подушками, и когда он укрыл её, сразу будто бы растаяла, разомлела. Причмокнув, Настя, ещё не выбравшись из объятий сна, примостила голову Матвею на плечо. Её по-кошачьему прохладное дыхание приятно щекотало шею. «Когда рот полон воды, трудно говорить, легко слушать, – гипнотическим шёпотом повторяла она, и в её голосе звучал шелест листвы. – …рот полон воды… легко слушать… рот полон воды… трудно говорить…»

Некоторое время они ещё лежали в кровати. За окном стрекотали сороки, завывал ветер, а Настя всё шептала Матвею на ухо свою мантру. Наконец-то она была ласковой и покладистой…

По безлюдным улицам от одной лужи к другой текли мутные ручейки. В их озорном журчании звучали сплетни, доносы и пересуды. Они докладывали, кто вынашивает план побега, кто недоволен, кто хочет перемен, а Матвей решал, как поступить со смутьянами.

Перестроенное по его вкусу здание горсовета напоминало готический собор. Уродливые гаргульи на водостоках стращали своим видом посетителей, а острые чёрные шпили иглами протыкали низкое пасмурное небо, жаждая, чтоб то разразилось очередным дождём.

Распахнув дубовые двери, Матвей в сопровождении эха прошёл по пустому холлу, взлетел по широкой лестнице на второй этаж и остановился у входа в зал суда.

– Всем встать! Глава идёт! – объявил глашатай, и дверь перед Матвеем отворилась.

Зал встал. Встали и двое подсудимых, чьи головы и запястья торчали из прорезей в колодках, словно капуста на грядке. Их глаза неотрывно следили за тем, как Матвей сел за кафедру и стукнул кулаком по столу, объявляя начало заседания.