– Он сказал, мол, кошку из-под дома доставал, но это звучит несерьёзно.

– Вы обязаны проверить Двукраева, – вторила ему Олимпиада. – Как и его сына. Я столько о Денисе наслушалась на родительских собраниях… Вы уже знаете о том, что он участвовал в ограблении нашего ломбарда? Кажется, он дружит с бывшим Марининым мальчиком, Эрнесом Добролюбовым. Господи… Они могут быть оба замешаны…

– Лима! – с укором произнёс Лука. Продолжил он уже мягко, без прежней твёрдости: – Эрнес хороший, воспитанный парень. Его мама работает в больнице. И упоминаю я это, потому что семья определяет человека, точно так же как и друзья.

Шестнадцатый черкнул несколько строк в блокноте и приосанился, дабы производить лучшее впечатление.

– Вам известно, почему Марина с Эрнесом расстались?

– Да, она говорила, что… – Олимпиада стиснула платок, – что у него в таком возрасте уже проблемы с алкоголем. Мальчик не умеет останавливаться, а на следующий день не помнит, как вёл себя. Может, это влияние Двукраева. Может, матери, да простит меня Бог за подобные слова.

– Лима…

– Я считаю, никогда нельзя утверждать, что именно творится за закрытыми дверьми. Лично я с ней почти не знакома и за её методы воспитания ручаться не собираюсь. Нередки случаи, когда медики используют больничный спирт не по назначению. – Она всплеснула рукой, отмахнувшись от ещё не высказанных возражений, и промокнула нос платком. – В любом случае Мариночка с Эрнесом много ссорились. Подробностей не знаю. Мариночке было стыдно в таком признаваться… Бедная моя, сколько она терпела. Я пыталась убедить его бросить, но… Никто в шестнадцать не должен сталкиваться с… – Олимпиада громко вздохнула. – Последней каплей, как я поняла, стал его день рождение. Эрнес обидел Мариночку, и она не смогла его простить.

Неприглядные и отнюдь не детские подробности подростковой любви застали всех врасплох. Клим что-то пробурчал под нос, Роза оцепенела, Лука, преисполненный сожалением, качал головой, Олимпиада сжимала его ладонь, а Ильдар Антонович нахмурился и посуровел.

Лишь Шестнадцатый остался безразличен. Для молодых, для тех, кто постоянно переизобретает себя заново, считая, что теперь он узнал всё об этой жизни, время тянется дольше, и случившееся год назад кажется далёким воспоминанием. Так что Шестнадцатый не собирался рассматривать столь давние события в контексте Марининой пропажи.

– Так, – прервал повисшее молчание Ильдар Антонович и вынул бумажный свёрток из куртки, – предлагаю, пока ещё память свежа, ненадолго отвлечься и обозначить на карте, где мы сегодня искали. – Он подтащил в центр гостиной журнальный столик и принялся наносить штриховку на карту. – Лука, ты шёл впереди…

– Да-да, – отозвался он и, не выпуская из рук дельфина, склонился над столиком. – Мы прошли всё от этой проклятой поляны, где праздновали дети, почти до северной сторожки на берегу. До неё оставалось где-то километр-два. Перешли высохшие топи и по ним свернули к старой дороге в деревню, но туда добраться не успели.

– Я успел, – встрял Клим и бросил на карту мешок со сложенной в гармошку бумагой. – Решил там срезать, когда поехал за таблетками. Увидел, что ведьмин дом обжит, и вернулся туда с резиновыми перчатками.

– Но почему ты нам ничего не сказал? – вскричал Лука, но беззлобно, скорее с мольбой. – Мы бы попросили следователя проверить.

– Он в это время был занят. По городу гулял. – Клим грозно глянул на Розу, предупреждая, что успокаивать его сейчас не стоит. – А без этого… без него рассказывать бессмысленно, поэтому я молчал. Я бы только разбил ваши надежды.