Судя по датам в дневнике, хозяйка «уехала» в сентябре. Около апреля «сбежала в секту» Настя Фортакова. И сейчас, в июле, к ним присоединилась «потерявшаяся в лесу» Марина Полунина. Теперь оставалось выяснить: связаны ли три пропажи между собой, и есть ли четвёртая жертва. В первом Шестнадцатый не сомневался.

Убрав дневник к себе в чемодан, он уставился в пустоту. Кощное озеро наконец сбросило маску тихого городка для размеренной жизни и предстало в истинном обличии игровой площадки маньяков.

Внезапный стук прозвучал точно набат. По пути к двери Шестнадцатый вновь врезался в велосипед, пнул его от досады и, беззвучно ругаясь, отпер замок. На лестничной клетке стояла невысокая женщина в спортивном костюме. Худое обрамлённое тёмным ёжиком лицо в свете подъездной лампы напоминало обтянутый кожей череп. Однако стоило ей чуть приподнять голову, женщина мгновенно помолодела и стала выглядеть весьма миловидно, хоть и сохранила резкость в чертах.

– Вы Шестнадцатый? – спросила она и оценивающе прищурилась; вокруг глаз сложились гармошками тонкие морщинки. – Вам звонят.

Женщина зашла в соседнюю квартиру и вернулась уже с телефоном. Только Шестнадцатый поднёс трубку к уху, из динамика полился голос Нулевого:

– В час ночи на вокзале тебя будут ждать. Не опаздывай и проследи, чтобы встреча осталась приватной. Иван Давидович не любит чужих глаз, и чужие глаза не любят его.

– Где именно?..

«Пи-пи-пи».

Шестнадцатый с озадаченным видом положил трубку на рычаг. Он никак не мог привыкнуть к этому формату связи.

– Будьте так любезны, не шумите сегодня и не приводите гостей, – холодно произнесла женщина. – Матвей… Мой сын отсыпается. Кстати, меня зовут Нинель. Квартира, в которой вы поселились, принадлежит моей хорошей знакомой. Не сомневайтесь, если с её имуществом что-то случится, вам придётся за это ответить.

Строгость её тона не позволяла сомневаться: своё слово Нинель обязательно сдержит. Коротко кивнув в знак прощания, она одёрнула шнур телефона и скрылась за дверью десятой квартиры.

Пообещав маме, что отныне он «в лес ни ногой», Матвей отключился сразу, как прилёг после душа. Долгая ходьба на поисках вкупе с загадочными взглядами Эрнеса и печальными мамиными вздохами порядком его измотали, физически и морально.

Натворил я ночью дел, всё время думал Матвей, но припомнить ничего конкретного не получалось.

Вместо воспоминаний у него были синяки на ногах, царапины на руках, потерянный где-то карманный ножик, да похмельное сожаление о решении остаться на купальский костёр.

Очнулся Матвей уже вечером и ополовинил заботливо купленную мамой литровую бутылку минералки. Та хлопотала над ним и сдувала пылинки с самого приезда. Жаль, Матвей не додумался покинуть дом раньше, уехал бы учиться после девятого – избежал бы столько ссор. Он мечтательно вздохнул и закрыл форточку, приглушив барабанящий по подоконнику дождь. Тому на смену из-за стены донёсся лёгкий стук: именно такой звук издавал тапочек мамы, когда она нетерпеливо топала ногой в ожидании. Затем послышалось звонкое «дзынь» – жалобный вскрик телефона, – это мама яростно положила трубку.

В её жизнь Матвей старался не лезть, пока ситуация не обострялась, а потом без лишних слов вызывал милицию. Он выработал такое правило в тринадцать лет, когда они с мамой поругались из-за её ухажёра с комбината в последний раз. Тот мужик обворовывал их годами, и страдающая от одиночества мама до конца верила глупым увёрткам. Началось всё с украшений. «Твой мальчишка, наверно, в школу их утащил и подарил какой-нибудь симпотной девчонке», – врал ухажёр, а Матвея снова и снова ставили в угол. Закончилась же история телевизором: ухажёр вынес его вместе с дружком прямо на глазах у вернувшегося со школы Матвея. Помешать двум взрослым мужикам он, конечно же, не мог, но мать всё равно упрекнула его в бездействии. Вещи потом нашлись в ломбарде у Полуниных, и хозяева позволили выкупить их без наценки. После этого случая Матвей навсегда уяснил, что иногда благие намеренья воспринимаются в штыки, и ты или навязываешь их, невзирая на крики и ругань, или отступаешь.