Упаковав вещи для экспертизы, Шестнадцатый сформировал посылку в лабораторию, прикрепил к пакету наспех заполненный бланк и опустил в ячейку для почтальона.

– Первая партия образцов отправлена, – сказал Шестнадцатый, сняв телефонную трубку с рычага, и под протяжное «пи-и-и-и» принялся перечислять, что именно он собрал.

Низенькая женщина в стрекозьих очках с толстыми линзами долго описывала угнанный красный велосипед. Шестнадцатый кивал на каждое слово, составляя вольное заявление о краже. С пустыми обещаниями, что пренепременно отыщет пропажу, Шестнадцатый выпроводил женщину за дверь, прежде чем та успела завести разговор об убийстве или исчезновении.

Вскоре он и сам выскочил наружу, решив сбежать, пока никто другой не нагрянул в участок. Отправился он в выделенную квартиру. Та оказалась в одной из близняшек-пятиэтажек, делящих дворик с резной деревянной горкой и идолом медведя. Первый подъезд, четвёртый этаж, квартира одиннадцать.

Обитая ватой и кожей дверь поддалась не сразу: пришлось хорошенько навалиться на неё плечом.

Квартиру окутывал густой холодный мрак, превращая её в склеп. По команде выключателя свет не зажёгся. Врезавшись сначала в велосипед, а затем споткнувшись о тапочек, Шестнадцатый наконец удосужился достать фонарик. В белом круге появился узкий проход вглубь квартиры, между серебристым велосипедом и пыльным лакированным сервантом с книгами.

Комната была такой же заставленной, полностью развенчав ожидания о жилище уехавшего человека. Конечно, если хозяйка не сбежала от хлама, накопленного поколениями её семейства. Под глухо занавешенным окном стоял диван со свёрнутым постельным бельём. Справа от него чах под грудами бумаг резной комод, слева – уставленный безделушками трельяж создавал прикрытыми створками зеркальный коридор. Всю же противоположную стену закрывал собой огромный платяной шкаф с календарём на дверце.

Шестнадцатый припомнил, что, по словам Бату Наминовича, «хозяйка уехала к родственникам», однако количество оставленных вещей его смутило. Неужели прежде их было ещё больше?

На кухне оказалось посвободнее. Стол с пузатым телевизором, засохшие цветы на подоконнике, холодильник с радиоприёмником, плита и мойка. Шестнадцатый прихватил покрытый толстым слоем пыли спичечный коробок с подоконника и вернулся в комнату.

В шкафу под проигрывателем пластинок обнаружилась целая упаковка свечей. Он расставил их по комнате, будто готовясь к колдовскому ритуалу, и сел перечитывать собственные записи.

Сосредоточиться не получалось. Его так и подмывало обследовать квартиру. Что-то в ней казалось неправильным, неуместным. Да и Шестнадцатому слишком нравилось шариться в брошенных вещах, воображать портрет их владелицы, без спроса проникать в чужие тайны.

В довесок к непрошеным мыслям ему постоянно что-то мешало. То воск затопит свечи, то в подъезде раздастся шум. Наконец приоткрыв штору и прогнав поселившуюся в той пыль, он случайно обронил с подоконника альбом с тетрадкой. И вновь Шестнадцатому пришлось бороться с желанием отвлечься и хотя бы одним глазком заглянуть через замочную скважину в жизнь хозяйки квартиры. На сей раз удержаться не получилось.

Обыкновенная на вид школьная тетрадка с рисунком раскидистого дуба, чьи корни превращались в цепи, скрывала под обложкой личный дневник. Шестнадцатый открыл заложенную ручкой страницу и прочёл:

10 сентября

Мне снилось, что я еду в плацкарте с какой-то рок-группой. Барабанщик похож на Матвея, только длинноволосый и злой. Потом на станции на соседнюю боковушку садится чёрт. (Настоящий чёрт!) Он почему-то мокрый и блестит, как угорь или как нефть. Из-за магии сна я знаю, чёрт хочет забрать мою душу, и, чтобы он отстал, надо побить рекорд на встроенном в верхнюю полку тетрисе. Псевдо-Матвей меня запирает в тамбуре, поэтому выиграть и прогнать чёрта я не успеваю. Потом я выхожу на остановке, а её затопило болото. Засохшие берёзы, как рыбные кости, торчат из топи, и на их корявых ветвях сидят галки с белёсыми глазками. Псевдо-Матвей толкает меня в спину, и я тону.