Взгляд Шестнадцатого вперился в тёмные полосы на плечах, похожие на заживающие царапины.

– Видите? Его будто пытались удержать и впились ногтями в кожу. – Бату Наминович резким движением накрыл убитого, точно не хотел, чтобы тот дальше подслушивал. – Пускай вы и не спрашивали моего мнения, но, по-моему, наш неизвестный – нехороший человек. Хороших людей не царапают и не кусают. Хорошие люди не бояться оставить отпечатки.

– Вы правы, но кем бы он ни был, я выполняю свою работу не ради него. Общество создало законы, чтобы контролировать само себя. И оно искренне нуждается в их соблюдении.

Бату Наминович с пониманием закивал.

– Закон – не справедливость. Закон для порядка, а справедливость для души.

Чуть помолчав, он резко встрепенулся и скрылся в соседней комнате. Вернулся Бату Наминович уже с найденным в кустах чемоданом. Шестнадцатый по рассеянности оставил тот в скорой. Не успел он поблагодарить за возвращение потенциально важной улики, как Бату Наминович вручил ему вдобавок пакет. Туда он аккуратно сложил катушку плёнки со снимками аутопсии, полное письменное заключение экспертизы, образцы крови и волос убитого, соскобы из-под ногтей, одежду и личные вещи, а также две ватрушки с творогом.

Сказав более десяти «спасибо» в разных вариациях, Шестнадцатый поспешил в милицейский участок. Предстояло сложить посылку в лабораторию.

Карта провела его мимо закрытой на лето школы, вдоль гранитных мемориальных плит у подножья стелы героям Великой Отечественной, между параллельно стоящих пятиэтажек, делящих один дворик на двоих, и, наконец, через уже знакомую тополиную аллею к милицейскому участку. И хоть городок давно не спал, по пути Шестнадцатому никто не встретился. Вместо сна нынче жителей занимало нечто другое – поиски исчезнувшей.

С первой попытки отперев замки, Шестнадцатый обнаружил просунутую под дверь участка помятую записку:

Клим ночью поругался с сестрой.

Сказал, что ей стоит держать язык за зубами, потому что наглые эгоистки плохо кончают. Она его ударила.

Вместо подписи в уголке листа был клубок начёрканных одна на другой линий – отправитель расписывал ручку.

Доверие анонимное послание не вызывало, тем не менее Шестнадцатый всё же убрал его в блокнот. Он ещё не определился: не выставляет ли Клима вздорный характер виноватым на пустом месте. Зависть и злость, сдобренные алкоголем, могут толкнуть на убийство, но где же тогда Маринино тело? И почему Клим взорвался от одного предположения о смерти сестры?

Где-то вдалеке завыла собака. Или волк.

Теперь об убийстве, приказал себе Шестнадцатый и, надев перчатки, взгромоздил на стол дежурного дорожный чемодан. В глаза сразу же бросилась плёнка засохшей крови на колёсиках. Чемодан побывал на месте преступления. Не зря он полез за ним в кусты.

В большом отделении Шестнадцатый нашёл мужскую кожаную куртку, кепку и свитер. Все чёрного цвета. Рядом в сетчатом кармане лежали две пачки каштановой краски для волос, с упаковок которой лукаво улыбалась девушка со строгим каре. В карманах куртки обнаружилась лишь горстка мелочи рублёвыми монетами да крохотный перочинный ножик. Дальше Шестнадцатый обыскал малое отделение, откуда выглядывала ножовка. Помимо неё там был рулонный пластырь и новая кассета для полароида.

Содержимое чемодана казалось совсем не примечательным, за исключением пилы. И зачем убийца прихватил его с собой на пляж? Шестнадцатый вновь посмотрел на ножовку, и разум стрелой пронзила до боли очевидная догадка: преступник намеревался разрезать тело и сложить в чемодан. Вероятно, его спугнули купающиеся в озере дети с их воображаемой русалкой, ведь, судя по отсутствию следов на трупе, он и приступить не успел. Оставался единственный вопрос: кому принадлежал чемодан – убитому или убийце?