– А что скажете насчёт версии с побегом? Дома с Мариной нормально обращались? Она никогда не жаловалась на родных?

– Нет, бросьте это, – рассердился Ильдар Антонович, но тут же остыл. – Лука с Олимпиадой хорошие родители. Слишком мягкие, на мой взгляд, но хорошие. Они из тех, кто сперва многое позволяет, а потом многое прощает. Климу, конечно, досталось меньше их чрезмерной доброты, а Марину-то, как младшенькую, они избаловали.

– В каком смысле?

– Не хочется говорить плохо о дочкиной подруге, притом ещё и пропавшей, потому выражусь кратко: Марина совсем не ангел, и верить её милому личику не стоит.

Шестнадцатому подумалось, что с такой характеристикой у неё самой могли быть враги, а подростки на многое способны.

– А что насчёт секты? Поговаривают,

В окне, за высокой травой, на обочине мелькал бесконечный, словно зацикленный отрывок киноленты, частокол ёлок. Внезапно идеальный лесной пейзаж оборвался высоченным борщевиком, размером с трёхэтажный дом. Под монструозным розоватым соцветием стоял тот самый огромный человек с морщинистым лицом. Его седые волосы подхватил ветер. Всё произошло мгновенно, однако Шестнадцатый сумел разглядеть на месте его второй глазницы ровную кожу, будто не то что глаза там никогда не было, а даже в самом черепе он и не подразумевался.

Клим перехватил Розу, когда та складывала использованную посуду. Наклонившись к ней, он шепнул: «Мне надо назад в город. Если хватятся, скажи, что у меня началась аллергия, и я поехал за таблетками». Роза с присущей ей кротостью молча кивнула. Она всегда ему помогала, всегда принимала его сторону, как и положено родной душе.

Через пару минут Клим уже выжимал сто километров в час по ухабистой дороге. Свежевымытый «Лэнд крузер» Луки быстро покрывался слоями грязи, превращаясь в глазированный торт. По радио играла какая-то американская песня, где женщина пронзительно звала Марию, Аве Марию. На развилке свернув на лесную дорогу, ведущую к заброшенной деревне в пригороде, Клим сбросил скорость: колею предательски скрывала высокая трава, а ему недоставало водительского опыта, чтобы чувствовать ходовую.

Если с Мариной что-то случилось, это точно дело рук этого недоноска. Больше некому. Как я забыл про него…

Ветки с мокрыми шлепками бились о лобовое стекло. Мозг Клима, утомлённый долгим бодрствованием, командовал телу пригибаться, словно никакого стекла и не было.

Впереди появились скрюченные остовы домишек. От одних остались лишь кирпичи да гниющие брусья фундамента, другие же стояли, покосившись, а из дырявых крыш и выбитых окон выглядывали подрастающие деревца. Природа забирала назад то, что когда-то топорами отвоевали люди.

Миновав единственную улочку в вымершей деревне, Клим выехал к почерневшему срубу дома у самого края леса. Внутри часто собирались подростки, дабы пощекотать нервы и вызвать жившую там по городской легенде ведьму. Сам он в дом не залезал, однако не раз подбивал на это друзей, когда они гуляли вместе с девчонками. Парни трусили, но позор им казался страшнее смерти. Натужно храбрясь, они поднимались на полусогнутых ногах по крыльцу и, наткнувшись в полумраке предбанника на какую-нибудь палку, пулей вылетали наружу.

В последний раз, когда Клим здесь был, его одноклассник, Витька-титька, предложил влезть по стене, посмотреть, что наверху. По легенде ведьма прятала там то ли клетку с чёртом, то ли ларь с поросшим грибами упырём; оба, и чёрт, и упырь, служили ей и обращали новорождённых в козлят, чтобы их потом забили собственные родители. Конечно же, никто в тот день до мелкого оконца второго этажа не добрался. Уж слишком парней перепугали ставни, качающиеся с пробирающим до костей скрипом, да топот, доносившийся из-за сваленной набок входной двери.