Эрнес жестом предложил отойти. Они встали под раздвоенной рогаткой берёзой с присосавшимся к чёрно-белой коре трутовиком и оба поёжились. Камилла до сих пор ощущала на себе чужой взгляд, однако его источник так и не находился.

– Я долго думал и… – заговорил Эрнес и будто силой заставил себя продолжить: – Какова вероятность, что тебя, меня и убийцу примерно в одно время переклинит на славянских поверьях? И ведь перед этим не происходило никакого информационного бума язычества. Оно появилось само по себе. А теперь прибавь к этому бормотание Матвея. Его подсознание выдало то же самое, но часов на семь-девять позже. Подобных совпадений не бывает. Камилла, что-то произошло.

– Уже придумал теорию?

– Ага, но тебе не понравится. Отравленная вода, – мрачно произнёс он и столкнулся с её неприкрытым скепсисом. – Ну а что? Вдруг в озеро химикаты сливают. От этого никто не застрахован. Мы все – я, ты, Матвей и убийца – были на берегу и могли надышаться ядовитыми парами.

Эрнес походил на безумца, считавшего, что раскрыл правительственный заговор. Его овальное лицо с крупными чертами утратило мягкость. По центру высокого лба залегли глубокие полосы тревоги. Обычно щурившиеся, близорукие глаза широко распахнулись, а их требовательный взор вперился в Камиллу.

Она не собиралась подыгрывать его одержимому стремлению использовать одно общее рациональное объяснение как старое покрывало, под которым можно спрятать всё, что неугодно.

– По-твоему, мы спятили от токсичных паров? Почему тогда с Денисом всё хорошо?

– У него сильный иммунитет. – Эрнес потупился и вздохнул. – Честно говоря, если бы хтонь была реальной, происходящее имело бы какую-то логику. Без хтони всё объясняется резиновым вселенским совпадением. Чтобы видеть одинаковые галлюцинации, люди должны быть сами одинаковыми. Ну, хотя бы из одной религии. А мы все разные. Ты веришь в приметы и мистику, Матвей атеист, а я… – Оборвав фразу, он фыркнул, мол, с ним всё ясно.

Вновь ощутив немое присутствие постороннего, Камилла неожиданно для себя взяла Эрнеса за руку в попытке успокоиться. Незамысловатый жест подействовал на него ободряюще.

– Я хочу разобраться, – твёрдо заявил Эрнес, и громыхнул гром, точно небеса поставили свою печать под его словами.

И почему я не согласилась с отравленной водой? – подумала Камилла. Нет ведь – нужно завербовать его в секту бабкиных сказок. Надо учиться быть одной.

В следующую секунду она уже позабыла эту мысль. Камилле нравилось выступать в роли эксперта по суевериям, да и настойчивое внимание Эрнеса льстило.

– Помнишь, что я сказала, когда увидела огоньки с Палицы? Я сказала: раз светлячки здесь, то нечисть никуда не делась, и духи близко. На самом деле, я так по-дурацки пошутила спьяну. Но шутка оказалась вещей. Обереги же просто так на людях не вырезали и не вырезают. Это замок от нечисти.

Новый раскат грома прозвучал как подтверждение. Вздрогнув, Камилла крепче стиснула ладонь Эрнеса. Липкое, мерзкое чувство слежки обострилось пуще прежнего и вынудило её понизить голос.

– Моя прабабушка говорила: светлячки означают скорую беду, потому что служат проводниками неупокоенным душам. Эти души «несвободны» и поэтому злы. Они могут обернуться в нечисть или остаться приведениями. Да, у неё были своеобразные сказки на ночь. Или странные поверья, или история вроде той про лунного царевича и красну де́вицу. – Камилла сглотнула комок в горле. – Сейчас мне кажется, те три светлячка как раз могли предназначаться убийце, покойнику и русалке.

– Три? Я видел только два.

– Наверное, это из-за тризмейника на трупе. Он как бы заблокировал одну душу, – предположила Камилла и вернулась к рассказу: – Так вот, каждый раз, когда проводили Купалу, прабабушка очень переживала, что кто-то заплывёт далеко от берега и его заберёт задержавшаяся нечисть. Это с нами чуть и не произошло. – Задрав штанину, она продемонстрировала длинные вертикальные царапины на голени. – Русалка схватила меня и потащила вниз.