– Э-э, нет, – кивнул Клим, чётко дав понять, что солгал. – Да и она бы не сбежала, если б её обидели. Марина с таким иначе расправляется… ну, то есть справляется. Она бы вернулась и… Короче, с ней точно что-то случилось. Марина напилась и ушла ночью в лес у озера, а плавать она не умеет, понимаете? Ещё и этот грёбаный борщевик везде!

– Считаешь, надо искать тело?

– Что? – опешил Клим. – Нет! Что ты несёшь? Моя сестра ещё где-то там. И она жива, ясно? Если у вас в Москве принято ничего не делать, окей. Пинай дерьмо и здесь! Отчим уже собирает добровольцев. Мы справимся сами!

Вскочив со стола, Клим, словно подхваченный ураганным ветром, помчался к выходу. Увесистые цепочки на его рваных джинсах жалобно забренчали. Напоследок он с ненавистью в глазах обернулся и, точь-в-точь обиженный ребёнок, хлопнул дверью. Над выходом зашаталась подвешенная на нитки картонная табличка «МИЛИЦИЯ – слуга народа».

Это намёк?

Шестнадцатый поколебался ещё пару мгновений и ринулся следом за Климом в надежде, что тот не успел далеко удрать. На ходу он вновь ругал себя за забывчивость. На сей раз Шестнадцатый не спросил адреса проживания.

Дождь в лесу едва моросил, не в силах прорваться через густые шапки деревьев. Лишь далёкие раскаты грома, да влажный, напитавшийся зеленью воздух напоминали о грозе.

Поиски Марины длились почти час. Казалось, из-за исчезнувшей девочки жизнь в Кощном озере встала на паузу: деревообрабатывающий комбинат не распахнул навстречу рабочим двери, в цехах не загудели станки, магазины не открылись, а улицы не заполнились движением. Все горожане отправились добровольцами в лес. Отовсюду наперебой раздавались голоса: «Ау-у, Мари-и-ина-а!». Ответом же им служило мерное накрапывание дождя.

До начала похода Шестнадцатый успел познакомиться с родителями Марины. Её мать, Олимпиада, взрослая копия дочери с зеркальными от слёз глазами, всё повторяла, что стоило довериться интуиции, что зря она отмахнулась от ночных кошмаров, преследующих её с побега лучшей подруги Марины – Насти Фортаковой. Маринин отец, Лука, держался стоически: руководил собравшимися, утешал жену, не терял оптимизма. Однако это ощущалось вымученным и искусственным: он постоянно поджимал губы, пряча те за густой щёткой усов, и нервно приглаживал редкие волосы на макушке.

Под недовольное фырканье Клима Лука с Олимпиадой кратко поблагодарили Шестнадцатого за отзывчивость. Он едва успел условиться, что зайдёт к ним вечером, как Лука оборвал их разговор словами: «Давайте уже пойдём, а то холодает. Будь неладна эта гроза».

Затем Шестнадцатого перехватил бывший участковый милиционер Ильдар Антонович Знайдовский и с крепким рукопожатием пожелал успехов в расследованиях. «Бату Наминович мне передал, что покойник обезображен до неузнаваемости. Раз вы у нас новенький, я помогу разобраться, кто он – разумеется, если он не приезжий, – да и в городе сориентирую», – добродушно пообещал тот и, окликнув облачённого в рясу батюшку, поспешил за ним.

С двоюродной сестрой, которая, по словам Клима, всю ночь была с ним, Шестнадцатому удалось встретиться, лишь когда город остался далеко позади, а протоптанные тропинки сменились едва примятой травой.

Роза поразительно походила на Марину, точно её рыжая копия с обрезанными до лопаток волосами. Она шагала позади Олимпиады, глядя строго себе под ноги. Иногда Роза нагоняла тётю и коротко подбадривала, брала за руку. Куда чаще – брела сама по себе, даже не оборачиваясь по сторонам. Она не выглядела заинтересованной в поисках. Её больше тревожило состояние Олимпиады, нежели пропажа двоюродной сестры.