– Ага, ты думала, мама с папой познакомились и всё сразу уладилось. Да нет, был ещё этот Рихтер…

– Красивый?

– Понятия не имею, – покачала головой Аня. – Но мама его любила. Вот как ты говоришь – свет клином для неё на этом Рихтере…

– И что случилось, почему они не поженились? – волнуется и таращится Юлька.

– Этот Рихтер, оказалось, рассчитывал на землю в приданое невесте. А наш дед показал ему кукиш, и не договорились. Так что не знаю насчёт рока, но просто любовь мамина была не очень… взаимная. Рихтеру, похоже, больше нравилось возможное приданое, чем невеста. Он и сам был из состоятельных.

– Вот же негодяй, – качает головой Юлька, – бедная мамочка! Как унизительно… Представляю, как она страдала! Пока не появился папа?

– Папа! Юлька, нам с тобой трудно поверить, но мама сказала мне, что папа был для неё просто, что называется, последний шанс. Или уж остаться старой девой…

– Мама вышла за папу не по любви?! За такого красавца? Не может быть! Я её расспрошу…

– Нет! Вот дурочка ты… Зря я тебе рассказала. Не спрашивай её, зачем лишний раз трогать старые раны. Давно зажило… Это она мне только открыла. В назидание, понимаешь?

– Вот как… – Юлька в волнении ходит по комнате. – Выходит, мама вышла за бедного и нелюбимого, раз богатый и любимый пренебрёг… Здэймуй, пани, дроги шаты[72]…

– Идь до мо́ей ку2рнэй хаты, – подхватывает Аня слова песни.

– А что этот Рихт́р потом?

– Не знаю, – отрезает Аня. – Мама никогда не узнавала. Кажется, он уехал в Ригу. Ну а про маму с папой ты сама знаешь: их брак не загубило ничто, даже восьмилетняя разлука: мы в Польше, папа здесь.

– У них образцовый брак! – удовлетворённо и воинственно говорит Юлька.

– Может быть, – улыбается Аня.

– Папиной любви хватило на обоих… а этот Рихтер, надеюсь, кусает локти! Я понимаю, зачем мама тебе рассказала… но не убедила, как вижу? Да?

– Антусь от меня не отказывался, – тихо говорит Аня.

– Ха! – негодует Юлька, – но он уехал! Обещал на год только. Может, его и в живых уже нет!

– Что это ты говоришь! – вскидывает Аня глаза, обжигая сестру негодующим взглядом. – Типун тебе на язык! Нет… нет. Янина же писала, от него письмо было тётке Альбине… в начале года… Что ты… я бы почувствовала. Хотя… – она замолкает, отворачиваясь.

– Что? – мгновенно настораживается Юлька.

– Знаешь, было у меня нехорошее такое ощущение одно время… так было тяжело…

– Что, что такое, Аничка? Ты мне не говорила!

– Да нечего было особенно и говорить… Когда папу удар хватил, ни до чего было, а потом… Ты такая счастливая, со своим Яшей, а тут… Сны просто, Юлька. Да не один. Полосой шли… всё такие странные, мрачные, безрадостные…

– Сны! Аничка, это ненаучно. Чепуха.

– Не знаю. Так всё явственно было. Может, и не научно, тебе виднее, а мне чуется, что не просто так. Но потом прекратилось. И я подумала, что с ним всё стало лучше…

– Лучше? Ну тогда… тогда он тебя просто бросил! Откуда ты знаешь, что он не нашёл себе там… какая-нибудь мулатка… испанка! Кармен с красной розой в волосах! И кастаньетами.

– Кармен была цыганка… – беспомощно лепечет Аня.

– Тем более! – наседает Юлька. – И кроме того, Аничка, всё-таки он моложе тебя почти на два года.

– Какая ерунда! – вспыхивает Аня. – Чушь! Какое это может иметь значение? При чём тут это?

– Очень даже большое значение. Мужчины даже года разницы стесняются, скрывают. Я знаю!

– Да уж конечно, ты-то знаешь – в твои двадцать!

– Знаю, – многозначительно и убеждённо изрекает Юлька. – Когда он тебя замуж позвал? В свои девятнадцать. Это ничто, мальчишка. Щенок. Мужчина должен быть старше.

– Предрассудки… – смято бормочет Аня.