– Ну ладно, – отступает Юлька. – Но тогда почему он не пишет? Почему, Аничка?

Аня молчит, отводя глаза. Юлька порывисто обнимает сестру.

– Никогда ему этого не прощу. Обидно мне за тебя, пропадаешь ни за что. Устроила себе храм святого Антония на скамейке. Ты же смеяться разучилась, Аничка…

– А что смеяться… Мне там хорошо. У меня там всё получается. И как будто он тут же… Иди, Юлька. Вечером последняя примерка, к утру будет готово. Папе лекарство не забудь.

Мелкие стежки ложатся ловко и ровно. Юлька всех затмит, Яша будет гордиться. Может, Юлька и не самая толковая студентка, зато красавица. Что это она про Антуся толкует – бросил… разве это может быть? Разве это можно представить… Но и впрямь, где же он, столько лет?! Что его держит? Что или кто… Откуда ей знать? Где ты, мой Антусь, где ты? Почему тебя нет и нет? Я устала…

Аня вскинула голову, удерживая отчаяние. Всё вокруг как всегда – и кольцом выгнутые стволы двойного дерева, и тихий разговор листвы, и быстрая перебежка теней, и жужжание шмеля у воды. Настанет день, когда он будет здесь, с ней, и сядет снова на эту скамейку… она дождётся… наверное…

Дрогнула под коленом балка скамейки, отозвавшись на тяжесть у дальнего конца, – он сел с краю. Это… это он! Кто ж ещё придёт в этот укромный угол и зачем? Позвала, вот и пришёл… Стежок, ещё стежок… Только не глядеть, не спугнуть… не показывать виду, что она знает: он здесь… Пусть подаст голос. Сейчас протянет руку, тронет локоть: вот и я, Анелька…

Она взяла новый лоскуток, упрямо не поворачивая головы, оторвала нитку… Балка снова скрипнула, с конца скамейки встали, шаги зашуршали по сухой траве прочь. Аня медленно повернула голову – нет, это совсем не он… Коренастый ладный мужчина в полосатой рубашке. Антусь выше него на полторы головы. Она сходит с ума. Это унизительно. Юлька и мама правы: хватит… Так спятишь и окажешься в жёлтом доме. Аня склонилась над шитьём и заторопилась: сделал дело – гуляй смело, платье надо закончить к утру.

– Разрешите здесь в тенёчке присесть с газетой? Не помешаю?

Аня подняла голову: давешний в полосатой рубашке. За газеткой ходил. Вежливый…

– Пожалуйста… Садитесь.

Он сел уже ближе, на середину скамейки. Развернул газетный лист, читает. Аня, не глядя на него, прилежно шила, привычно прихватывая ткань и затягивая нитки.

– Кхм, – деликатно откашлялся полосатый, – отличные новости! Вы читали? У нас открывают новый аэродром.

Она молча улыбнулась.

– Понимаете, – стал растолковывать полосатый, – как это важно? Транспорт! Огромное дело. Скоро настанут времена, когда вы сможете не тащиться сто лет в вагонах по железной дороге, а сядете в аэроплан и… полетите! Втрое быстрее. И куда захотите. Вы куда бы полетели?

– А можно будет, например… – Аня запнулась, – в Южную Америку?

– Конечно! Хоть в Южную, хоть в Северную. В Арктику и Антарктику. В пустыни и тайгу. Авиация! Вы слышали, запускают в серию гидросамолёт…

Полосатый явно хотел завязать знакомство и понравиться. Симпатичное кареглазое лицо. Крепкая фигура. Уверенные жесты. Как он забрался в эту глухомань, в её заповедный закуток? Именно сейчас, именно сегодня… может, его послал сам Антусь… вместо себя… раз она пала духом. А почему бы нет…

Любитель авиации, которого звали Павел Шилов, много о себе поведал: бывший заводской слесарь, после армейской службы послали на учёбу в институт агитации, партийный, таможенник… И анкета идеальная, и на вид неплох. Он проводил Аню до самого дома и назначил свидание – через три дня, «на том же месте, в тот же час». Юлькино платье лихорадочно шилось ночью, дело спорилось, и Аня при этом – улыбалась…